4 мая, пятница. Сходил к Черемушкинскому рынку в фитнес-центр. Занимался часа два и пришел домой, чтобы скорее поесть. На обед был суп из шпината и замороженных овощей со сметаной и вареным яйцом. Попозже выпил еще кружку цикория на молоке. Радостное от преодоления собственной лени чувство пропало, когда из Германии позвонил Юра Апенченко. Перед отъездом он признался мне, что его дочь Нюша, которая в Германии живет, договорилась о консультации с врачом. Юра все время кашляет, у него, как и у меня, астма, дело, конечно, не вполне в ней. Сегодня он сказал, что седьмого ложится на операцию. Кроме, конечно, волнения за него, теперь еще прибавится и работа -- придется доводить его семинар.
Сегодня день письма и известий.
Во-первых, наконец-то снова появился Владимир Дмитриев.
Я всегда знал его за пунктуального человека, и его последнее молчание я начал расценивать как знак беды. Отчасти так оно и произошло, но сейчас дело идет на поправку. Его письма всегда интересны еще и в деталях, поэтому привожу почти полностью.
"...Я более-менее прихожу в себя. Четыре дня в неделю езжу на работу, правда, пока практически полностью отказавшись от вечерних и ночных мероприятий, а также работаю над составлением ретроспектив Международного московского. Жена категорически запрещает мне пока ездить за границу, хотя сейчас у меня лежит 12 приглашений, в том числе важных, а иногда очень важных и необходимых, например в Библиотеку Конгресса в Вашингтоне, но жену мою переубедить невозможно. Приходится подчиниться. Книгу Вашу о Валентине Сергеевне я прочитал внимательно от начала до конца, и она мне понравилась не только материалом, но и очень точно найденной интонацией, не стесняющейся ни патетики, ни сентиментальности. Такие книги -- редкость, так что за нее честь Вам и хвала. Кино сейчас практически во всем мире, не исключая нас и мои любимые Соединенные Штаты, как-то потеряло нерв и ощущение жизни. Ничего особенно интересного я не видел. Вышел ли очередной том Вашего Дневника? Пора бы. Я где-то прочитал, что Вы завершили (или завершаете) свою новую прозу. Так ли это?"
Второе письмо, которое тоже надо бы поместить, ибо оно о важном, о работе, пришло от Анатолия Ливри. Здесь о том деликатном моменте, как преподавание литературы и творческое мастерство. Именно о том приеме, который мы называем "пропуском". Занятно Анатолий озаглавил свое письмо: Интернет -- сатанинская машина.
"Дорогой Сергей, Вы правы, преподавание данной паузы, её сути -- процесс на первый взгляд странный, почти невыполнимый. Вокруг нас практически не осталось ни единой ощутимой временной неровности, за которую слушатель, студент мог бы зацепиться, остановить на миг круговерть. Поэтому, если пользоваться общедоступными диалектическими орудиями, подобное перевоспитание обречено на неуспех, -- мы просто окажемся в разных измерениях. Чтобы избежать фиаско, начинать преподавание какой бы то ни было литературы необходимо с древних текстов (даже если аудитория не владеет греческим, латынью), и после нескольких месяцев вживания в книги Фукидида, например, или даже Лукиана (это чтобы упростить) -- несвоевременность становится нормой, и уже "критик"-подёнщик или его собрат пошляк -- учитель языка (заделавшийся на Западе "славистом") вызывает у тех же студентов ухмылку презрения. Вечность становится"своей". С этого момента можно приступить к обзору ломоносовской"далековатости". Впрочем, это, конечно, не для всех. Учение о всепроницании образования -- такой же миф, как "свобода и равенство с братством", --теоретически они возможны в масонской ложе (Толстой не согласен и с этим), но уж точно не в метиссированном государстве. Всего Вам наилучшего, Анатолий
P. S. Heт, книги, о которой Вы пишете, у меня нет. С удовольствием прочту её".
В обед пришла почта. Но я, кажется, забыл написать, что "Литературная газета" все-таки напечатала мой материал, чуть-чуть подсократили и дали новый заголовок. "Народ камеры" вместо "Народа телевизора".
Вечером поехал в театр Гоголя на премьеру пьесы Ольги Кучкиной "Мистраль". По программке сразу понял, что спектакль, как бы он не был поставлен, обречен на неудачу -- здесь конфликт между Гогеном и Ван-Гогом в Арли. В принципе, так оно и произошло. С самого начала спектакля мне было невероятно скучно. Очень неплохие тексты -- все взято из знаменитой переписки Винсента Ван-Гога со своим младшим братом Тео. Эти тексты с жадностью читались в книге, а здесь они не работали. Это при том, что почти все артисты играли выше всяких похвал. Правда, Мезенцев, игравший Винсента, был несколько староват для 27-летнего художника, но как запоминался. На премьере было много приглашенных театром художников. В том числе и роскошно выглядевшая Татьяна Назаренко, нарядна, свободна, даже изысканна, но уж и умна, конечно. Художникам, конечно, по крайней мере во время маленького приема в кабинете у Сергея Яшина, все нравилось, но вот знаменитая прима театра Светлана Брагарник (она по непосредственности и искренности своих высказываний так мне напоминает Валентину Сергеевну!) как-то засомневалась, что обычная публика спектакль поймет, кое-что она сказала и о геометрической драматургии Ольги Кучкиной, не привожу. То же самое, я полагаю, сказала бы по этому поводу и В. С.
Оформила спектакль дочь Сергея Яшина и Елены Качалаевой. Это у них фирменный стиль. Станут хрестоматийными огромные вентиляторы, стилизованные под подсолнухи. Эффект невероятный.
Вернулся из театра, часа два просматривал многострадальный словник и верстку "Дневника-2010".
Свободное копирование
