6 апреля, пятница. Такая трудная весна. Авитаминоз или старость? Постоянно устаю, часто хочется лечь и просто смотреть телевизор. Так в конце жизни лежала и смотрела телевизор Валя. Может быть, она меня зовет? Вчера, возвращаясь из университета Туро, проезжал по улице Орджоникидзе мимо стены крематория, перекрестился. Представил себе зеленую керамическую банку, в которой ее пепел... А где-то поблизости пролетала ее беззлобная душа. Все время ожидаю, что опять в теле почувствую свободу и радость, а это все не приходит и не происходит.
Еще вчера пришла новость, что бывший мебельщик Сердюков, ставший не только зятем первого заместителя премьера, уходит в отставку. Об этом поговорили и на "Эхе", почти по этому поводу, по крайней мере по поводу личности, написал мне из Ленинграда и мой приятель, еще недавно военный и афганец Геннадий Клюкин.
"Завтра, собственно, без нескольких минут уже сегодня, даст Бог, съезжу на угол Боткинской и Сампсониевского, там будет сходняк протеста по поводу убирания ВМеД им. Кирова с её привычного места и выноса за пределы Питера в Сестрорецк. Этот сука Сердюков и сюда добрался, блядёныш. Народ в трансе, как можно российское национальное достояние вот так раздолбать? Пустить под нож то, что сотнями лет накоплено было, что даже фашисты не смогли разрушить? Ну, где она, эта замечательная 64-я статья советского УК -- измена Родине? Почему по ней ни Горбатый, ни Ельцин не прошли?"?
Но должен огорчить и себя и Геннадия, потом появилось сообщение, что министр раздумал и, кажется, остается на другой срок.
Собственно, всю пятницу читал дипломные работы. Сначала стихи Елены Лорес "Родословное дерево. Лирика" Это ученица Инны Ростовцевой. Несколько настоящих полетов по усредненному поэтическому тексту. По версификации все довольно однообразно. Скорее, не стихи, а гимны, однотонно по мысли. К сожалению, ни одного цельного запоминающегося стихотворения. Одни строчки. Но строчки дают ощущение выучки и профессиональной судьбы.
Объемная дипломная работа "Время желтых икарусов" Хмелевского Артема Николаевича. Здесь два больших рассказа. "Слоник" -- мальчики в пионерском лагере, тепло, светло, с грустью. Что-то похожее на прозу Макаренко. Второй рассказ -- "Один день Дениса Ивановича" -- это почти абсурдистский день молодого рабочего. Хмелевский -- ученик Алексея Варламова. С каждым разом работа Алексея мне нравится все больше и больше. У его учеников есть размах, спокойная русская речь, какая-то классическая неспешность. В данном случае могу сказать -- большое это искусство описывать повседневность. Надо отметить и объективность тонна.
Вот так весь день я и жил, пока Юра Беликов не прислал мне некий "опросный лист". Вот лист и вот ответ.
"Важнейшее из искусств" ввело очень интересную традицию: празднование юбилеев культовых фильмов. Искусство кино сравнительно молодо, поэтому даже десятилетний возраст годится для широкого праздника. И это понятно, потому как следующее десятилетие может разжаловать фильм из ранга культовых. Поэзия, несмотря на почтенный возраст, в "важнейшие" выбиться не смогла. Хуже того, в последние годы разговоры о её смерти становятся всё громче и злораднее. Бесполезно доказывать обратное. Кто желает её похоронить, пусть хоронит. От поэзии не убудет. Но тем, кто уверен, что без поэзии нет России, хочется напомнить, что сто лет назад, а если точнее, 10 октября 1912 года Александр Блок написал восемь строк, которые, на мой взгляд, по сей день остаются самыми загадочными и завораживающими в русской поэзии.
* * *
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века --
Всё будет так. Исхода нет.
Умрёшь -- начнёшь опять сначала,
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
У Твардовского есть строки: "Вот стихи, а все понятно, все на русском языке...". В юбилейном стихотворении тоже вроде бы ничего сложного, ничего особенного, и всё понятно, но стоит вчитаться, и откроется бесконечное разветвление смыслов, напоминаний и догадок... А посему обращаюсь к друзьям (и врагам) поэзии с просьбой ответить на три вопроса:
1. В каком возрасте Вы впервые прочли это стихотворение, и какое впечатление оно произвело на Вас?
2. Не кажется ли Вам, что "вдохновенная загадочность" зачастую подменяется неряшливостью или продуманной невнятицей?
3. "...Он не знает, не чувствует, что высоким стилем всё можно опошлить". Писал о Блоке Иван Бунин. Полвека спустя его практически повторил Иосиф Бродский: "...на мой взгляд, это человек и поэт во многих своих проявлениях чрезвычайно пошлый". Как Вы думаете, чем вызвана пренебрежительная оценка нобелевских лауреатов?
Ну вот теперь и ответ.
1. Первые две строки шедевра Блока, ещё не понимая и не догадываясь, что это шедевр, я, мне кажется, знал с невероятного измальства. Мы ведь ещё не проходили "Онегина", но уже знали -- "мой дядя самых честных правил", или "мороз и солнце", или "горе от ума". Русская речь полна знаменитых речений, впервые возникших под пером писателей. Но счастлив и поэт или прозаик, в языке которого имеются такие драгоценные самоцветы. И сразу скажем: у одних они есть, а у других -- нет. Этим, как правило, -- у которых "есть", -- отличаются классики. Ну, а само стихотворение я, конечно, впервые целиком услышал от взрослых много позже. Было время, когда взрослые стихами перебрасывались или даже просто, собравшись компанией, читали вслух. Тогда же я схватил и первый его смысл. Если коротко, то у меня ощущение, что это стихоґтворение я впервые услышал вместе со "Сказкой о золотой рыбке".
2. В Литературном институте, где я преподаю, мне приходится очень много читать студенческих стихов. "Вдохновенная загадочность" -- "давно разоблаченная морока". Неподлинность содержания всегда бросается в глаза, она-то и есть "неряшливость и продуманная невнятица". В большой поэзии случайного ничего не возникает. Пушкин, как известно, писал кусками, пропуская то, что с налёта не получалось. Но ведь потом шла редактура -- и жёсткая. В каком-то смысле это короткое стихотворение Блока достигает гранитного лаконизма религиозных текстов. Слово "Библия" я написать постеснялся, да и побоялся. Но под "рябью канала" -- невероятная глубина, и дно этой самой рябью отражается на поверхности.
3. У того же Блока есть такое выражение: "Все мы втайне враждебны друг другу". А уж когда мы говорим о писателях, этот постулат справедлив вдвойне. У Александра Александровича, как и у Горького, и Толстого, не было Нобелевской премии. И здесь мы опять сталкиваемся с невероятно тонкой материей. Да, были: "Жизнь Арсеньева", и "Деревня" (её антикрестьянский пафос и привлёк к Бунину внимание широкой дореволюционной публики), и прелестные маленькие рассказы, и замечательные стихи. Но Россия всё повторяет и повторяет: "Да, скифы -- мы! Да, азиаты -- мы..." Моя старая, ныне, к сожалению, умершая знакомая Фаина Абрамовна Наушюц, отсидевшая в наших лагерях, рассказывала мне, как в бараке своим товаркам читала наизусть Блока:
Уж не мечтать о нежности, о славе,
Всё миновалось, молодость прошла!
Твоё лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола...
Вот так, и только так... " и укрощать рабынь строптивых". Я думаю, моя точка зрения ясна. Я ведь тоже люблю стихи Бродского. У меня был самый первый томик поэта, вышедший в начале перестройки. Читал его на даче, прислонив к батону. Многое по ощущению помню: о домике у моря или "хорошо в империи родиться". Правда, неплохо? "И выезжает на Ордынку такси с больными седоками". Хорошо, ясно, но... не захватывает, не переходит в фольклор. А что касается "пошлости", понятием о которой всегда можно отгородиться или "списать" соперника, то Анна Андреевна Ахматова настаивала, что в каждом стихотворении неизменно должен находиться этот самый элемент. Как вишенка в коктейле. Но не синоним ли это яркости и народной доступности?
Свободное копирование
