23 марта, пятница. Чем больше читаю наших заочников -- а в основном это пока их дипломы, -- тем отчетливее вижу существование двух литератур. Одна идет поверх всех потребностей общества, поверх традиций и даже внутреннего интереса читателя -- это литература "толстых журналов", премиальная литература (ну, литературу коммерческую, пошлую и низкую -- она существовала всегда -- я не беру в расчет), другая литература это литература глубинная, отечественная, тесно связанная с жизнью народа и с обстоятельствами жизни страны. Попутно расскажу как бы не связанный с этим сюжет. Вчера у меня был художник Семен Кожин. Среди прочего проговаривали о наших банках. И вот тут Семен развернул мне целую теорию о том, что на роль банкиров были еще в Средние века выдвинуты еврейские фамилии именно потому, что в списке недозволенного, который диктует их религия, ростовщичество не входит. Говорили также о роковой метке русского народа -- чувстве греха, которым живет каждый русский. Кстати, о еврейском капитале я, кажется, читал в одной из ранних работ Маркса, надо бы это посмотреть еще раз. Полный Маркс у меня на даче.
Собственно, весь день до глубокой ночи читал дипломы, как всегда поражаясь таланту наших студентов-заочников.
Кестер Александр -- "Словесность как искусство. Рассказы, критические заметки, рецензии". По этому поводу я даже написал что-то вроде маленькой рецензии.
Как раз та часть этого диплома, о которой, казалось бы, говорит название работы -- теория и критика, -- показалась мне неинтересной, попросту скучной. Это-то я много раз читал и в более тонком исполнении. Критика, по сути, это иной вид поэзии, но это когда критика -- признание.
Но вот несколько рассказов, где фантазия автора перемешана с жестким документализмом, вызвали у меня чуть ли не чувство восторга, настоящий, незаемный энтузиазм. Исполать, как говорится.
Таких рассказов два -- "На скалистом берегу" и "Исповедь "ушельца". Здесь, конечно, надо иметь в виду первые страницы диплома, где рассказана история автора -- уроженца Эстонии, которого местная жизнь буквально вытеснила из своей среды. Ниже две цитаты, которые интересны мне как исследователю жизни.
Оба рассказа как бы просвечивают местный быт, политику и коллективную нравственность бывшей советской республики. Первый -- о жизни бывших граждан Эстонии в качестве гастарбайтеров в Норвегии. Здесь и характеры, и приключения, и раздумья. А второй -- антифашистская антиутопия, в которой возникает много проблем, иногда созвучных и сегодняшним. Здесь умирание, пенсия, государство, безысходность, компьютерное управление.
Милыми мне показались записки с собственного семинара. Любовь к Литу для меня всегда важна. Мы, безусловно, выпускаем профессионала, добротного и точного. Станет ли Кестер писателем, покажет время. Творческий человек состоялся.
Кестер А. Н. "Словесность как искусство":
"...на гребне перестроечной волны. Эстония отделилась и взяла курс на европеизацию в быту и американизацию во всех остальных сферах. Культурные связи с русскоязычным пространством рушились.
Приоритетом развития образования в Эстонии стало внедрение и развитие прикладного образования, принятого за основу в капиталистическом мире".
Сегодня же прочел еще одну очень неплохую работу -- "Люди новой морали" Ирины Николаевой, студентки Бориса Анашенкова. Очень неслабое сочинение, в первую очередь о школе. На меня оно подействовало сильнее, чем знаменитый фильм Гай-Германики. Проблемы все те же, вплоть до аборта и любви между десятиклассником и учительницей, но все это в каком-то естественном течении жизни.
Прислал письмишко мой старый приятель Геннадий Клюкин -- познакомился я с Геннадием еще в Афганистане. Среди прочего, в его письме была занятная цитата:
"Едва ли удивлю тебя, но намедни от У. Черчилля, 8-го герцога Мальборо услышал я: "Написание книги напоминает любовный роман: сначала она для вас развлечение, затем становится вашей любовницей, потом превращается в вашу госпожу и, наконец, в тирана". Господин герцог в этом деле кое-что понимает, в молодости был блестящим журналистом и написал несколько книг". То же самое я мог бы сказать о столь любимом мною учебном процессе. Потом забываешь, что ты уже и писатель, и мучаешься с каждым новым своим учеником.