28 марта, воскресенье. В семь часов утра был уже дома, в Москве, часок доспал и принялся приводить в порядок Дневник. В электронном ящике скопились: материал к семинару Антона Яковлева, письмо Анатолия Ливри. На этот раз мы с последним занялись моей бывшей ученицей Анной Кузнецовой. Толя вспомнил о ней в предыдущем своем письме, а я рассказал, что Аня писала обо мне работу, когда училась, но затем, перейдя в "Знамя", не проронила больше ни слова, будто бы я уже умер. Так уж сошлось, что у нас обоих есть о ней сведения. Несколько наивный и упертый на особом к нему отношении прессы Анатолий приводил мне примеры до тех пор, пока я в это не поверил, хотя сам нахожусь практически в том же положении. И вот -- новое письмишко. "Вклеиваю" его в мои записки, так обруганные Ю.И. Минераловым.
"Отвечаю Вам сразу, потому что тема, которую Вы затронули, вдруг стала актуальнейшей в Париже.
У меня же лично к этим "людям" (славистам) презрение необычайное: проституируя родной язык в университетах, они вынуждены играть еще и роль "ученых", конечно, измываясь над наукой. В действиях их, однако, имеется и та капля комедии, когда, объединяясь в свору, пошляки начинают грызться меж собой и, завязнув в этих "разборках", приходят к странному резуль-тату, а именно, начинают воспринимать свою "принадлежность к науке" всерьез. Тут-то они и могут стать персонажами произведения.
Что же произошло в Париже? Моя литагентка (очень деловая русская дама) месяц назад выступила по радио "Соurtoisie", рассказав обо всех моих "происшествиях" в прямом эфире. Наши "друзья" -- которые все слушают -- тотчас позвонили туда, чтобы передачу прекратить. Их же проявления недовольства, без всякого уважения к их положению, записали. А на прошлой неделе агентка -- следуя, наверное, принципу "лечить подобное подобным", -- устроила конференцию в Польше, в Освенциме, собрав в этом "святом месте" кого надо и рассказав, как все это используется славистами в личных целях, да еще и прокрутив пленку записи угроз на радио от лица славистов Сорбонны. Давно так в Освенциме, видно, не развлекались.
Все это, конечно, вернулось бумерангом в Париж, в Президиум Сорбонны, и будет зачитано на "Саnаl Academie".
Будет любопытно сделать следующее: если Вы напишете пару строк о моей прозе или поэзии для любой российской газеты (журнала), а потом мы проследили бы за цепной реакцией, как эту рецензию будут выкидывать в помойку, вежливо отказываться от публикации. И затем мы проанализировали бы случившееся.
Ведь в России следят за всем, отчетливо сознавая, о ком можно писать, а о ком запрещается. Между "деловыми людьми" все говорится откровенно: в России кризис, и если, например, Анна Кузнецова (которую Вы знаете лично, а я -- нет) напишет обо мне, то она потеряет зарплату, как она откровенно сообщила моей агентке. Ее мэйл разошелся всем через мою агентку; шлю его Вам.
Всего наилучшего, Анатолий"
Дальше шла цитата из письма моей ученицы.
"Я тоже пережила кризис успешно -- на одной из моих работ всех уволили, а мне дали еще одну зарплату -- именно потому, что я разбираюсь, о ком писать, а о ком не стоит".
Стоило ли учиться у того, о ком не стоит писать, или так ее потом уже научили?
По возвращении нашел в электронном ящике еще и вырезку из статьи Оли Шервуд, которая всегда в "Санкт-Петербургских ведомостях" писала о Гатчинском фестивале. Я поменяю местами два абзаца, которые меня заинтересовали в ее статье. Текст, кстати, был опубликован до начала фестиваля.
Абзац первый. "Ну да что греха таить -- Гатчинскому фестивалю до сих пор не удалось окончательно определиться, как стать по-настоящему профессиональным. Он все еще переживает смену команды (в этом году свое же детище окончательно оставил писатель Сергей Есин), корректирует позиции, регламент и прочее. Тем не менее, такое мероприятие, очевидно, нужно городу и области, раз они его поддерживают".
Абзац второй свидетельствует о том, что когда-то уникальный фестиваль превращается в обычное коммерческое киношное производство. "Вот уж действительно нелегкая работа предстоит основному жюри под руководством Дмитрия Месхиева. А также ныне учрежденному литературному жюри во главе с прозаиком Еленой Чижовой. Кстати, они оба высказались в том смысле, что литература -- всего лишь часть фильма, следовательно, оценивать они будут, прежде всего, фильм как таковой, а вовсе не то, как в нем проявились дух и буква литературного произведения. Вопрос, как говорится, интересный, ибо тогда непонятно, чем именно этот киносмотр отличается от всех прочих".
Свободное копирование
