27 апреля, вторник. До начала семинара для всех утренних групп устроил, договорившись заранее, обзор прессы. Традиционно и очень неплохо эти обзоры ведет Андрей Василевский. На этот раз был разговор о годовых литературных премиях, все, кроме "Национального бестселлера", роздано. Но прежде чем начать свою основную сцену, Андрей заговорил о новой повести Романа Сенчина. В целом он отозвался о повести, достаточно слабой, может быть, даже самой слабой. Мысль Василевского такая: на Романе будто какие-то невиданные силы произвели эксперимент -- дали все, все печатали, давали почти все премии. Это все он получил как бы авансом. Имя вошло во все обоймы. В повести мы видим перед собой почти полностью опустошенного человека, пустого, опустившегося. Контраст между автором и одним из героев повести, Рекемчуком, который предстоит в повести человеком деятельным. Ему бы надо сделать "автора" фигурой, равновеликой рассказчику. Отделиться от себя не смог (это о Сенчине).
Дальше говорил о значении литературных премий в литературной жизни России. Цикл премий разведен во времени. Премии структуризируют литературный процесс. Основные литературные премии: Букер -- роман, Ивана Белкина -- повесть, Юрия Казакова -- рассказ. Дальше из интересного были только очень низкие цифры участвовавших в конкурсе лауреатов. Повестей в лонг-листе было 17. Уверял, что нельзя говорить, что все, дескать, раздается между своими. В ответ я привел случай, когда во время букеровского обеда, узнав о составе жюри, я безошибочно определил будущего лауреата. В тот раз это была Людмила Улицкая.
Андрей Василевский считает, что сейчас в России невиданный взлет поэзии. Я полагаю, что только в соответствии со временем вырос средний уровень, но нет прорывов. Где общенациональный поэт? И не говорите мне, что здесь взаимоотношение поэзии и социума. Когда таких мудреных слов не знали, был Пушкин, Лермонтов, Некрасов, а в наше время Твардовский. У нас нет даже такого чистого лирика, как К.Р.
Начали приходить отклики на доронинский юбилей. Симптоматически выглядит отчет Татьяны Хорошиловой в "Российской газете". В целом довольно благожелательный, хотя полон скрытой потаенной иронии, все с дешевой и низкой подначкой: "Михаил Ножкин назвал бенефициантку "лучом света в темном царстве". Хорошилова упоминает лишь тех лиц, без которых ей невозможно было обойтись, либо только тех, кого она любит. Фраза "Бывший продюсер 6-го канала Иван Демидов, поменявший то ли взгляды, то ли имидж, привел детский хор из храма святой мученицы Татьяны" выдает журналистку с головой. Как же бедную Хорошилову это все раздражает! Может быть, здесь не только идеологическая, а просто женская ненависть к красивой и победительной женщине?
К двум часам поехал в Боткинскую больницу, в морг, на похороны Наталии Георгиевны Михайловской. Это проходило в том же зале, где хоронили Сашу Науменко. Здесь же хоронили и моего брата Юру. В этот декоративный шатер, расположенный над гробом, улетали их души. Мне хотелось заглянуть снизу вверх. Но я знал, что увижу лишь люминесцентные лампы. У Наталии Георгиевны голова была закутана в белую вязаную шаль, лицо ее было прекрасно. Говорил Лева. Я в уголке плакал, наверное, больше о себе и о ближайшем.
Поминки были в институте, в столовой. Очень интересно говорила М.Иванова. которая помнила ее еще молодой женщиной, в шуршащих шелках, окутанную нежным сигаретным дымом, в экзотических вычурных серьгах и браслетах. Потом какая-то женщина, знавшая и ее мать и всю семью, долго рассказывала о Гите Абрамовне, матери, "которая дружила с Ворошиловым и Буденным". Она даже спела хриплым и чувствительным, почти цыганским голосом романс. Вдруг встала эпоха боевых командиров и их интеллигентных жен из "бывших". Гита Абрамовна потом работала, преподавала античную литературу. Сам Михайловский был прославленным командиром в Гражданскую, он умер в 1935-м, до репрессий.
Свободное копирование
