29 марта. Погода такая ужасная, что мы не могли поехать к обедне в Хотьково; ездил только один Константин, сегодня день его рождения. - С почтою привезли немного, всего одно письмо без подписи, заключающееся в двух словах: "Христос Воскресе", должно быть от Трушковского. Три номера "Journal de Francfort", впрочем не заключающие в себе ничего особенного. О конференциях ничего и никто не знает достоверного, все происходит в тайне. Любопытна только статья, перепечатанная из "Times", писанная в день общего покаяния, и подлинно, статья эта есть самое униженное сокрушенное покаяние перед целым светом; сильнее высказать своего позора нельзя было. Конечно, "Times" действует так с целью заставить правительство переменить все прежние, не только ошибки, но и основы и не скупится в выражениях самых энергических, самых оскорбительных для национальной гордости; но между тем должна сознаться, что эта газета не преувеличивает положения Англии, ее публичного позора, несостоятельности основ ее управления и т. д. Англия пала в общем мнении с высоты своего величия и пала в соревновании с ее прежним врагом - Францией, доставляя своим падением полное торжество ей.
Замечательны еще толки о том, что западные державы вовсе не требуют разрушения Севастополя и что взятие его никогда не было целью их намерений, а только средством к достижению цели, что теперь они не думают требовать уничтожения его как военного порта. Явная уступка! И это нас пугают. Между тем пишут также в "Journal de Francfort", что западные державы вовсе не думают об общем прозекторстве над восточными христианами, их намерение то, чтоб всякое прозекторство было прекращено, а чтоб были des garanties (гарантии), чтоб союзные державы позаботились об исполнении султанских распоряжений насчет христиан, не оскорбляя, впрочем, достоинства его властии не стесняя независимости и целости Турции. Каково, неужели и на это согласится русский царь!
По крайней мере, хотя он и принял четыре пункта, имеет полное право не согласиться на такое требование, которое не заключается в этих несчастных пунктах. Что-то будет! Эти несносные конференции тянутся и тянутся, все в недоумении, чего ждать, к чему готовиться, в недоверии следят за действиями нашего правительства, особенно когда главными деятелями его в дипломатических делах опять Нессельроде и Титов. Несносное состояние. - Константин справедливо говорит, что оно похоже на постоянную зубную боль.
Сегодня письмецо от Г. нас немного смутило; он пишет, что митрополит московский пожертвовал на славянские церкви в случае их освобождения 50 тысяч сереб. от Московской епархии прошлого года, положил их в Опекунский совет, после того как они приняты были государем. Теперь прибавив к ним с накопившимися процентами еще 60 тысяч сереб., он донес о том новому государю. Государь велел их причислить на военные издержки. "Вы можете себе представить, какое впечатление произвело это на главных жертвователей", - прибавляет Г. Если это так, то это весьма дурной знак, и нас это очень огорчило. Перечли мы рескрипт Филарету, он чрезвычайно сух и даже ни малейшей благодарности, но в нем сказано: "Согласно Вашему желанию, эта сумма будет употреблена на военные издержки". Что же это значит? Вероятно, митрополит московский сам предложил употребить их таким образом; иначе нельзя было бы так явно солгать. Но, во всяком случае, государь, если б хотел, мог бы сказать, что он не изменяет назначения этим деньгам, определенного его отцом. Мы даже так слышали (и это совершенно справедливо), что прошлого года Филарет предложил деньги на военные издержки, но что государь Николай Павлович сказал: "Поберегите их для болгарских церквей, если Бог даст; мы их освободим". Надобно сознаться, что с самой первой минуты своего царствования до сей поры новый государь ни одним звуком голоса, не только словом, не выразил хотя бы нечаянно какого-нибудь сочувствия к славянам и вообще к православным нашим братьям на востоке. Если он и говорил о силе и могуществе России, то, кажется, только ограничиваясь защитой ее пределов. Забота об славянах, кажется, вовсе исключена из его политики, и знамя святой причины настоящей войны потеряно; его политика все та же, что и его отца; может быть, он будет стоять более за честь России, как дядя его Александр, и только - и то может быть, что его твердости хватит только на первое время. Циркуляр Нессельроде уже много сбавил тону, что заметили и журналы и уже вновь подняли голос и позволяют себе величаться, оскорбительно перед Россией. Неизвестность, недоумение, постоянное напряженное ожидание, недостаток доверия к своему правительству - вот в каком состоянии находятся все умы. А тут собирается ополчение, и сегодня Иван, несмотря ни на погоду, ни на дорогу, должен был ехать по зову своего дружинного начальника. Что за странная комедия: ополчение среди переговоров об мире! - Разумеется, какого же можно требовать одушевления, сочувствия?
30 марта, среда. Погода ужасная, буря. Сестры ездили к обедне и были у игуменьи. Известий никаких. Маменька не совсем хорошо себя чувствовала.
Продолжаем читать Пушкина; замечательного, любопытного чрезвычайно много, но написано местами особенно очень дурно; автор просто путается в языке.
31 марта. Сегодня часов в 6 отправилась я к обедне в первый раз на праздник. Воздух теплый, весенний, было совершенно тихо, птицы поют, все дышит весной! Дороги очень дурны; слава Богу, доехала благополучно, но несколько опоздала и потому осталась <до> начала поздней обедни; и часы, и обедня все так радостно и светло; хорошо, что хоть один раз удалось побывать у такой обедни. Дороги ни на что не похожи; сегодня было 11 градусов тепла и тихо. - Воротившись домой, нашла я маменьку лучше. А у отесеньки голова болит.
Вскоре привезли почту: 4 письма, "Московские ведомости" и "Journal de Francfort", два номера, 76 и 78, а 77, видимо, задержан. Мы тотчас же начали читать письма, первое от Карташевских. Тетенька, между прочим, пишет, что на днях государь сказал по случаю пожертвований, что он надеется, что они скоро не будут нужны. Значит, мир? В то же время Константин, пробегая французские журналы, попал глазами на слова, что Россия согласилась на все и что рассуждения идут только о числе кораблей, которые Россия будет содержать в Черном море. Эти два известия, совпавшие вместе, до такой степени всех нас поразили неприятно, что негодование начало было уже изливаться со всех сторон. Все надежды, возбужденные новым государем, казалось, вдруг все исчезли, доверие, которое так охотно принялось было в душе каждого, вдруг сменилось недоверием, даже в миг возникнувшей враждебностью. Константин говорил: "Я повторяю, мира не будет; если он согласится, то судьба его отстранит. Каким образом, я не знаю, но это так будет". Отесенькино же мнение было то, что и никогда нельзя было ничего надеяться, что эти надежды возникают всегда при перемене царствования, что потом все пойдет по-старому. Иные видели в этом указание на невозможность союза нашего с этим правительством, что ничего нельзя ожидать особенного уже потому, что он не отличается особенным умом, что все будет пошло и в пошлой среде совершаться и т. д., но что же будет, чего ждать, если мир, - что будет после мира? - Какое впечатление произведет он в России, где уже в самом простом народе возбуждено столько внимания и участия к настоящим событиям. А между тем Машенька Карташевская пишет, что теперь изменяются мундиры, и, говорят, еще будут изменения в костюмах - но это слухи. Ясно, намек на русское платье. Хочет ли он, заключив мир, сперва устроить внутри Россию, но в другом отношении, не согласно с желанием русского платья, согласие на такой мир. Среди этих смутных впечатлений принесено было письмо от Ивана.
Быстро перешли мы от впечатлений к другим совершенно противоположным. Иван пишет из Москвы с кучером, что хотя ходят слухи о мире, но Ермолов, Закревский и тому подобные лица уверены, что разгорится страшная война. Ермолов не занимается ополчением: ясно, что он не думает остаться начальником его. Что же это все значит? Мы посмотрели журналы иностранные и в них увидали, напротив, скорее возможность войны, нежели мира; депеша, попавшаяся первая нам в глаза, не имеет никакого значения перед другими статьями, и вот опять мы возвращаемся к неопределенным надеждам, опять возникает доверие к доброму государю, который, по выражению Хомяковаг непременно хочет попасть в москвичи. Мы уже не сомневаемся в его благонамеренности, но смущает нас участие в дипломатических делах Нессельроде и Титова. Что же значат эти слова государя, что более не нужны будут пожертвования? Но эти слова, может быть, никогда не были сказаны, а если сказаны, то под влиянием, может быть, надежд на уступки врагов. Словом сказать, ощущения и впечатления и мысли меняются с быстротою необыкновенною, и воображение, стараясь отгадать будущее, представляет попеременно разнообразные, часто самые Противоречивые выводы и образы.
Великие события, совершающиеся перед нашими глазами, подавляют, уничтожают все человеческие соображения, и там, где люди думают, что они начинают распутывать их, там они, напротив, усложняются все более и более, так что невольно в недоумении и в сознании своей ничтожности останавливается человек перед высшей волею, все невидимо и непонятно для нас управляющей свыше!..
Свободное копирование
