В Коврове находилась 1-я Запасная кавалерийская бригада, готовившая пополнение людьми и лошадьми для всех действующих семи кавалерийских корпусов, в которых к тому времени были сведены все кавалерийские дивизии. Почти все корпуса носили почетные наименования гвардейских. Бригада состояла из двух полков. Первый размещался в лагере в пригороде у железнодорожного разъезда Федулово, второй - в черте города. Мне надлежало явиться во второй полк. То, что мне предстояло служить в кавалерии, не застало меня врасплох. По пути в Москву из пересыльного пункта меня просвещал попутчик старший сержант бывший кавалерист. По его словам, служба в кавалерии среди других родов войск отличается особенными трудностями: помимо общевойсковой подготовки и обучения владению оружием и приемами штыкового боя, нужно научиться нелегкому искусству ухода за конем и верховой езде.
Было и любопытно и страшновато, однако, я с нетерпением ожидал встречи с лошадьми, которых я раньше видел только запряженными в телеги и один раз на скачках на ипподроме.
Явился в полк. Из проходной меня провели в штаб, где я получил направление в карантинный эскадрон. После бани я расстался, наконец, со злополучными крагами, надел на себя военные гимнастерку, штаны, сапоги, получил «арматурную карту», где все, полученное мною военное имущество, было записано. В дальнейшем, туда же запишут шинель, лопатку, котелок, противогаз, карабин и подсумки. Штаны, гимнастерка и сапоги указаны с пометкой «ХБ» и «БУ» (хлопчатобумажные бывшие в употреблении).
Карантинный эскадрон находился на месте, отведенном для химполигона. Это был участок соснового леса, среди которого на полянках были вырыты небольшие землянки. В одной их них мы разместились вдвоем с адвокатом из Петушков. Он, переночевав дома, приютив и обильно накормив приехавших к нему спутников, прибыл в Ковров одновременно со мной.
Апрель уже подходил к концу, было тепло, как летом, и, пока не озабоченные никакими делами, мы оказались в сосновом лесу, как в доме отдыха. Пока не закончились привезенные с собой припасы, мы не ощущали голода и наслаждались бездельем. Иногда по дороге, проходящей за оградой химполигона, проносились одиночные верховые и целые эскадроны, возбуждая любопытство и, даже, зависть. Явно наслаждаясь резвостью своего породистого скакуна, гарцевал командир карантинного эскадрона, которого непривычно для моего штатского слуха величали «Гвардии старший лейтенант Али» (он был черкес).
Где-то за деревьями беспрерывно раздавались пулеметные и автоматные очереди. Оказалось, что в городе находится большой оружейный завод, а недалеко от нас - полигон, на котором испытывают перед отправкой отдельные экземпляры от каждой партии вооружения.
Вскоре мы получили назначение: мой сосед по землянке адвокат - в штаб полка, ему нашлась работа по специальности, я - в полуэскадрон связи, остальные мои спутники - в сабельные эскадроны. За мной явился старшина эскадрона - Баглай, одетый в парадную форму с синими погонами, на которые нашиты буквой «Т» золотые лычки. Привел меня в казарму связистов и представил командиру - старшему лейтенанту Тесленко.
Командир явно не был профессиональным военным, кадровиком, что было видно по его манере разговаривать и явной интеллигентности. Отметив наличие музыкального слуха, он определил меня в радиовзвод в подчинение лейтенанту Проусу, о котором у меня также сохранились очень приятные впечатления.
Командир отделения радист первого класса сержант Утенков встретил меня приветливо, рассказал о режиме дня, правилах поведения, принятых в полку, и указал место на нарах. Казарма полуэскадрона связи - трехэтажное здание из светлого кирпича, она и сейчас еще существует. На первом этаже учебный класс с радиостанциями, тренировочным столом с ключами, школьной классной доской, нары с настилом, покрытым полотняными мешками, набитыми сеном, и попонами, служащими в качестве одеял.
Строевой подготовкой и организацией всей повседневной армейской жизни в радиовзводе занимался помощник командира старший сержант, выслужившийся из рядовых кавалеристов, фамилию его не помню. Пожалуй, он был единственным из моих командиров, с которым у меня не наладились отношения. Он органически не воспринимал людей, более грамотных, чем сам. Всячески подчеркивая их неприспособленность к крестьянскому труду, что особенно требовалось кавалеристу, он с особым удовольствием применял свои права, предписанные ему уставом. Я, со своей стороны, часто давал ему повод для придирок.
После прохождения еще в техникуме курса Всевобуча и пребывания в истребительном батальоне, я был знаком с основными военными уставами - дисциплинарным и строевым, умел обращаться с винтовкой и ручной гранатой, имел приличную строевую подготовку. Поэтому предстоящее вхождение в армейскую жизнь не представлялось мне особенно трудным. Мне казалось вполне оправданным положение, подчеркивающее армейскую субординацию. Находясь вне строя, но на людях, я, как и полагалось, отдавал честь встречному командиру, заранее переходя на строевой шаг, рапортовал по форме, обращаясь по уставу. В то же время, когда я встречал командира в комнате, где никого, кроме нас двоих, не было, говорил вполне по-штатски «Здравствуйте» и не считал нужным рапортовать по уставу. Мне казалось это какой-то неоправданной игрой. И если офицеры взвода относились к этому снисходительно, то помкомвзвода не терпел отступлений от устава, и наряды вне очереди следовали один за другим.
Явившись к нему в первый день моего появления после беседы с командиром взвода, я, вместо «Товарищ старший сержант, рядовой такой-то явился в Ваше распоряжение», произнес с поклоном «Здравствуйте, старший сержант!». Последовал разнос с объяснением, что я собой представляю, и наряд вне очереди - дневальным по конюшне.
С этого дневальства и началось мое ознакомление с кавалерийским бытом и с лошадьми. Как оно проходило достойно описания.
Итак, провести первую ночь в полуэскадроне связи мне надлежало в конюшне. Заступить на смену я должен был вместе с назначенным дежурным по конюшне старшим сержантом, бывалым конником, но, так же, как и я, только что прибывшим в Ковров. Вместе с ним мы пришли на конюшню нашего полуэскадрона: длинный барак с распашными воротами в торце, проход по середине, по обеим сторонам прохода, разделенные висящими на цепях жердями, стоят лошади по пятьдесят с каждой стороны, хвостами к проходу, косят глазами, фыркают, явно недовольные приходом незнакомых людей.
Дежурный ввел меня в курс дела.
- Видишь, решетчатые кормушки перед мордами лошадей? Следи, чтобы в них все время было сено. Вот - метла, вот - лопата, совок и вилы. Следи, чтобы под ногами у лошадей было чисто. Вот - тачка, накладывай в нее навоз, вывози наружу и грузи в бричку.
Я был озадачен. Меня всегда предупреждали, что не следует подходить к лошади сзади, она может лягнуть! А здесь нужно все время ходить мимо лошадиных хвостов, да еще проталкиваться мимо них к кормушкам с охапками сена.
Преодолев страх, я принялся за дело. Лошади косились на меня глазами, фыркали, иногда, когда я проходил с сеном, щипали меня за рукав губами, но не лягались и не кусались.
Всю ночь я, не присаживаясь, возил и возил навоз, таскал сено, подметал в денниках и в проходе. К утру бричка была заполнена навозом до верху. Дежурный сказал, что до сдачи дежурства надо запрячь в бричку одну из лошадей и вывезти навоз за ограду конюшен туда, где было навозохранилище. Запрягать? Но я понятия не имел, с какой стороны взяться за кучу ремней, составляющих упряжь. Пришлось моему командиру дежурному по конюшне взять на себя эту обязанность. Но, оказалось, что и он не знал, какая из лошадей может ходить в упряжке, поскольку он тоже впервые дежурил в этом полку. Вывел крупного вороного коня, запряг его и передал мне вожжи. Только я тронул вожжи, как конь рванулся обратно в конюшню, потащив за собой бричку с навозом. Бричка застряла в воротах, не давая нам возможности пройти в конюшню, где конь рвется в упряжи ...
С большим трудом мы подлезли под повозкой, распутали коня, который оказался верховым, принадлежащим командиру эскадрона, никогда не ходившим в упряжке. Если бы не помощь старшего сержанта, взявшегося за метлу и вилы, мы бы до конца смены не справились. Но все обошлось благополучно, если не считать смертельной усталости, с которой я приплелся в казарму. Доложив дежурному офицеру о том, что смену сдал, забрался на нары и заснул мертвым сном.
Вот так начался мой первый день кавалерийской службы.
Начались будни, наполненные до отказа. Предстояло научиться многому, ранее мне совершенно не известному. Как ухаживать за конем: ежедневно чистить щеткой со скребницей «в семь кругов», следить за состоянием копыт, кормить и выгуливать; как седлать и расседлывать, изучив конструкцию седла. Конная подготовка требовала овладения многими физическими навыками и, первое время, давалась мне огромным трудом: до кровавых мозолей стирались внутренние поверхности бедер, то, что по-кавалерийски называлось «шлюз».
Радиодело, к началу курса изучения которого я опоздал, давалось мне несравненно легче. С помощью терпеливого командира отделения сержанта Утенкова я быстро преодолел отставание в освоении «морзянки» и на практических занятиях уже через несколько дней принимал и передавал закодированные тексты наравне с другими. Кроме всего этого, требовалось изучить телефонное дело, что впоследствии пригодилось мне не менее чем владение техникой радиосвязи, уставы (караульной службы, дисциплинарный, боевой устав кавалерии), выкладываться на занятиях по строевой подготовке в пешем и конном строю, вольтижировке, рубке лозы, стрельбе и многому другому.
Свободное копирование
