Гржебин - 1

[i] … напомнить о том, что сделано им… — В своей издательской практике, которая, безусловно, являлась главной сферой его деятельности, Гржебин входил в число передовых русских издателей. За свою жизнь он организовал четыре крупных издательства («Шиповник», «Парус», издательство Гржебина и «Петрополис»), деятельность которых оставила заметный след в русской художественной культуре. Главные свои интересы он сосредоточил на издании современных (русских и иностранных) поэтов, прозаиков и художников.

Свои социальные симпатии Гржебин выражал вполне отчетливо, это проявилось и в организации сатирических журналов 1905 – 1906 гг., и в круге его друзей и близких знакомых, среди которых был М. Горький. Гржебин, чрезвычайно дороживший советами Горького, не раз прибегал к его помощи; при формировании издательства «Парус» именно Горький определил его задачи, которые полностью были приняты Гржебиным. Социальные воззрения Гржебина отразились, конечно, и в его издательской практике. Одной из первых книг, выпущенных Гржебиным, был «Историко-революционный альманах» (1908, «Шиповник»), конфискованный царским правительством (был вновь переиздан в 1917 г.). Впоследствии Гржебин нередко издавал произведения наиболее революционно настроенных писателей, в том числе Горького. Таким образом, Гржебин сыграл немаловажную роль в создании той революционной настроенности, которая была присуща русской культуре начала XX в. В этом заключается одно из положительных явлений издательской деятельности Гржебина.

[ii] … после нескольких лет, проведенных… в школе Hollosi… — Гржебин учился в мастерской Холлоши одновременно с Добужинским (см. с. 161).

[iii] … общественное настроение подсказывало Гржебину иной тип журнала. — Летом 1905 г. петербургские художники бывшего «Мира искусства» при поддержке некоторых московских художников (В. Серов, И. Грабарь, К. Юон) приступили к созданию нового художественного журнала. Его материальную сторону решено было организовать по широко распространенному тогда принципу паевого товарищества. Название нового журнала несколько раз менялось («Современное искусство», «Свободное искусство», «Вестник искусства»). Именно в это время в Петербурге появился Гржебин с идеей организации журнала, но не такого «академического», о котором думали мирискусники, а более живого, с явной сатирической ориентацией. Он сумел увлечь всех тех людей, которые готовили издание «Вестника искусств», и переключить их силы на создание сатирического журнала («Жупел»).

[iv] В это время он сблизился с Горьким… — В письме от 1 сентября 1905 г. Добужинский рассказывал Бенуа: «Писал ли Вам кто-нибудь о Горьком? Эта идея того же Гржебина — пригласить Горького — вначале показалась дикой (Сомов, Бенуа + Горький!). Но, по-видимому, из этого может получиться нечто и неожиданное. Конечно, важно имя, и именно такое — в нынешнее время. Но, кроме того, Г[орький] при знакомстве оказался иным, чем предполагалось, и, может быть, даже склонным со временем подчиниться некоторому благотворному влиянию художников.

{448} В нем нас удивило отсутствие высокомерия и интерес, с которым он говорил о художестве. Конечно, считая себя реалистом (?), он не любит искусства, обращающегося к давно прошедшему. Любит финляндцев и не любит Сомова. Но ценит так же, как и Бальмонта (что за параллель?). Но “у Сомова много щедрости” — недурно! Метафизику органически не переваривает — и мистицизм. На эту тему завзятый идеалист Сюннерберг (мы его забрали с собой к Горькому) вел с ним долгий “спор”.

Но он очень верно понял задачу “Понедельника” [предварительное название “Жупела”. — Г. Ч.], внепартийную и анархическую (в смысле широком) […] Вообще он показался чутким и наивным даже, что, конечно, в его пользу» (Сектор рукописей ГРМ, ф. 137, ед. хр. 930, л. 7 – 8).

[v] … Гржебин устроил… «съезд»… деятелей литературы и искусства… — В своем дневнике Добужинский не упоминает финнов, перечисляя участников встречи в Куоккале: «Ездили к Горькому в Куоккалу — Сюннерберг, Нурок, Билибин, Замирайло, Юрицын с Карриком и Яблоновским, встречали в Куоккале — Гржебин, Горький и Андреев» (запись 10 июня 1905 г. — ГРБ).

[vi] Гржебин… совершил действительно чудо… — 1 сентября 1905 г. Добужинский писал Бенуа: «Вот теперь бы как был бы кстати “Жупел”. Только пока слишком много разговоров, а не дела, и разговоров в общем, сводящихся к российскому “разъедающему анализу” и скептицизму — а это не на пользу делу!

Лучше было бы прямо приняться за работу — действительно, может быть, что-либо и вышло бы. Гржебин, о котором Вы, конечно, знаете со слов Сомова, — фанатик идеи журнала и единственно горящий человек, но он не Дягилев, а как бы тут был полезен такой организатор — с силой воли и практик!» (ОР ГРМ, ф. 137, ед. хр. 930, л. 6).

[vii] … отсидел около 8 месяцев в тюремном заключении. — Друзья Гржебина, и в том числе Добужинский, предпринимали попытки его освобождения — см. письмо Добужинского к Билибину от 23 января 1906 г. (Сектор рукописей ГРМ, ф. 115, ед. хр. 16, л. 3 – 4). Находясь в тюрьме, Гржебин продолжал заботиться о судьбе журнала. В присланном «по рукам» письме Добужинскому он сообщал:

«Дорогой Мстислав Валерианович,

это письмо пойдет к Вам не через жандармерию, поэтому могу Вам более откровенно писать. Уже третья неделя на исходе, как я в тюрьме, а на скорое освобождение я не надеюсь.

Думаю даже, что теперь мне надолго не выбраться из тюрьмы. Я задыхаюсь от тоски и не знаю, что делать. Правда, когда видишь, как другие еще в худшем положении, нежели я, то как-то совестно жаловаться.

Я видел в пересыльн[ой] тюрьме старика, помощ[ника] экспедит[ора] — почтальона, 50 лет, ни за что ни про что его сослали в Архангельскую губ[ернию], оставляет семь детей. Необеспеченные, все мал мала меньше. И все административным путем. Впрочем, и суду теперь трудно довериться. Нет сомнения, что это только для того, чтобы соблюсти формальности, а резолюция у них уже раньше подготовляется, до суда еще.

8‑го февр[аля] мой суд за первый номер. Я почти уверен, что засудят так просто, без всякого смысла, и засудят на год. Здесь в предварилке хуже, чем всюду. Прогулка в клетке. В камере темно. Окно мало и высоко — видеть из него ничего нельзя. В Выборгской свои прелести — парашка. В Пересыльной свои — клопы и грязь. А если сошлют, так тоже ведь не сладко человеку необеспеченному, как я. Все же это лучше тюрьмы. Четыре прошения я уже послал директору департамента полиции — все без результата; 48 часов я голодал — больше не мог выдержать. И все напрасно. Мне все-таки кажется, что если вы все — художники коллективом прошение подали бы директору деп[артамента] полиц[ии] — меня скорее освободили бы. Пишите ему, что он с ума сошел, что у нас журнал раньше всего художественный, а там, где мы касались тек[ущей] жизни, мы ничего такого не напечатали, чего не было бы ежедневно в печати.

Порой мне кажется, что меня все забыли. Если бы хоть знать, сколько времени сидеть, было бы гораздо лучше.

Обидно также за “Жупел”, уже все как будто пошло хорошо. Но я уверен, что Вы сумеете и дальше вести это дело. Я боюсь только, чтобы у Вас не произошел {449} раскол с Горьким и его товарищами. Теперь этого допустить никак нельзя. Если это случится, то непременно повод дадут художники. Горький слишком хорошо и искренне относится к нам всем, чтобы от него что могло пойти нехорошее.

Во всяком случае, я рад, что мы дотянули до 3‑го номера, какой уже больше располагает к себе и показывает, что дело, несомненно, прогрессирует.

Ах, я уверен, что “Жупел” стал бы таким журналом, что самых больших скептиков покорил бы. Теперь уже ночь: в тюрьме 9 ч[асов] вечера — спать. Всюду стучат в стены — это переговариваются. Я тоже научился тюремной азбуке. Это очень просто, но нужно опыт иметь. Сегодня привели нового соседа ко мне. Он нервно стучит — я ничего не понимаю, а он меня не понимает.

Сколько по поводу вашего рисунка мы бумаги исписали! Они приняли Ваш “Старый год” за самодержавие.

Здесь хорошо еще, что иметь можно свои свечи. А то я раз плохо спал в Выборгской — думал с ума сойду.

Все-таки я не отчаиваюсь, верю, что все это ненадолго, хочу по крайней мере так верить.

Приходите, дорогой Мстислав Валерианович, ко мне на свидание: для этого Вам нужно только взять у прокурора окружного суда письменное разрешение. Он выдаст. Мне будет это очень приятно и других увидеть. Вот времена! Черт побери! Кто бы сказал, что я стану “героем революции”, “из пострадавших!”… Здесь хоть библиотека, в пересыльной ничего. Но зато там общая камера. В одиночной очень трудно иногда. Это не будет фразой — живая могила. Всюду на стене свежие, стертые, нацарапанные надписи — все люди томились. И форма камеры тоже — могилы. Но возмутительней всего эти клетки для прогулки. Просто гуляешь в клетке, словно зверь. Передайте привет Вашей супруге, Сомову и Лансере. Всего хорошего

Ваш З. Гржебин».

(ГРБ).

Рукою Добужинского карандашом вверху первого листа письма написано: «2 февр[аля]», что означает, вероятно, дату получения письма — 2 февраля 1906 г. Под названием «Старый год» Гржебин имеет в виду рисунок Добужинского — «1905 – 1906», помещенный на обложке третьего номера «Жупела». В числе других обвинений Гржебина была публикация подкрашенного рисунка Добужинского «Октябрьская идиллия»: «СПб., Цензурный комитет, рассмотрев напечатанные в № 1 журнала “Жупел” статьи под заглавием “За вечерним чаем” и “Про доброго царя Берендея”, а также рисунок, озаглавленный “Октябрьская идиллия”, нашел, что статьи эти и рисунок заключают в себе признаки преступления…» (цит. по: Приймак Н. Л. Новые данные о сатирических журналах «Жупел» и «Адская почта». — В кн.: Очерки по истории русского искусства конца XIX – начала XX века. М., 1964, с. 115).