Вехи 1951-го - 3

В апреле начала работать комиссия по распределению, и мы с Семеном  получили направление на крупнейшую в то время в Ленэнерго электростанцию  - 8-ую ГЭС. Мы оба были очень довольны таким направлением. Электростанция расположена недалеко от Ленинграда, что для нас было особенно важно, поскольку продолжение учебы в заочном институте для нас было главным. Кроме того, мы оба должны были искать место с предоставлением жилья. И, что, наверное, было самым важным, хорошо начинать новый этап в жизни рядом с близким другом.
В апреле закончилась дипломная  практика, и мы все время стали отдавать дипломному проектированию.
В мае я понес очередную передачу матери в тюрьму на улицу Воинова. Передачу не приняли, сообщив, что  уже вынесен приговор, и она переведена в общую тюрьму на улицу Лебедева. Поехал по указанному адресу, отстоял очередь в справочную, там мне подтвердили, что такая заключенная имеется, приняли передачу и даже предложили свидание. Я, конечно, записался и стал ждать.
Поскольку эта  тюрьма была, в основном, для уголовников, то и народ в «зале ожидания»  отличался  от, тех, кто носил передачи на улицу Воинова.  Люди свободно обсуждали все события от момента совершения проступка, до вынесения приговора. Они обсуждали действия прокуроров, адвокатов и судей. После неправомерного, по их мнению, приговора начинались обжалования, за которыми следовали городской суд, республиканский, суд СССР. Они могли писать письма  во все организации, даже  в Верховный Совет Калинину, и  самому Сталину. Я слушал их, как зачарованный. Как я им завидовал, все открыто, все понятно. Можно нанимать адвоката, можно спорить, можно добиваться, если не отмены приговора, то, хотя бы, снижения срока. Собравшиеся здесь люди не прятали друг от друга глаз, наоборот, с готовностью рассказывали о своих делах, давали и принимали советы.
 Большинство из находящихся здесь людей, также ожидали свидания. Через два или три часа ожидания, я обратил внимание на то, что большинство посетителей, пришедших после меня, уходят на свидание, а я все жду. Потом увидел одного юношу, который также давно ждет вызова. Поговорив с ним, я узнал, что у него та же история. Через пять - шесть часов таких отодвигаемых оказалось человек восемь, и отличались они от остальных более интеллигентным  видом.  Стало понятно, что политические  и здесь на особом учете и положении.
Запомнился один мужчина, возраста моих родителей. У его жены в тридцать седьмом арестовали мужа, и, видимо, расстреляли. Ее тогда не тронули. Она вышла замуж второй раз за этого мужчину. Но в  1951 году в МГБ ее вычислили и арестовали. К шести вечера все посетители уголовников  разошлись, и остались только мы – «политические». Наконец и нам велели подготовить свои документы. После тщательной проверки, отобрали группу из восьми человек и под надзором конвоира ввели на территорию тюрьмы. Долго нас водили  по каким то дворам, коридорам и лестницам. Наконец, ввели в комнату свиданий. Я  представлял раньше комнату для свиданий по советским кинофильмам о героях-революционерах. Они при встречах целовались  и передавали из уст в уста  записки. Или посетители вручали заключенным букет цветов, в котором была запрятана стальная «кошка», и тросик для побега. Все это происходило под неусыпным надзором жестоких тюремщиков, служащих ужасному и жестокому царскому режиму.    
Современное место свиданий - это  помещение, разделенное стальными решетками, обтянутыми мелкой также стальной сеткой, на три коридора. В одном, крайнем, находились мы, посетители;  другой противоположный предназначался для заключенных; в среднем, шириной порядка двух метров, ходил широкоплечий вертухай, «косая сажень в плечах», с погонами сержанта. Вдоль этих решеток имелось восемь стоячих мест для пришедших на свидание. Мы встали каждый  в свое стойло и стали ждать. Через некоторое время мы услышали топот ног ведомых на свидание арестантов и в, противоположный от нас, коридор вбежали восемь, женщин, или как их называли бы раньше «государевых преступниц».  Моей матери было тогда сорок шесть лет, она показалась мне наиболее молодой из них. Это
были изможденные старухи, уже проведшие свои восемь-десять лет на сталинской каторге. Они, увидев  родных людей, со слезами бросились к  ячейкам. Их естественное желание прижаться, если не к родному человеку, то хотя бы к разделяющей их решетке, прерывалось грубым окриком  «вертухая» – « отойти и не прикасаться к сетке!»
И начались разговоры – одновременно шестнадцати человек. Поскольку говоривших разделяли два метра, говорили в полный голос, но слышали друг  друга с трудом. Мать мне сообщила, что она осуждена на ссылку в Джамбульскую область в Казахстан. Договорились, что по прибытии на место она письмом
сообщит мне новый адрес. Я ей рассказал о своих делах. Полчаса пролетели, как одно мгновенье. Поскольку «враги народа» никакого снисхождения не заслуживают, то и на дополнительные минуты, нечего было и рассчитывать.
Вышел из тюрьмы совершенно опустошенным. Но человек может пережить все, тем более человек, который всю небольшую жизнь провел под «дамокловым мечом» опасностей или военных, или репрессивных.
Со следующего дня включился в продолжение дипломного проектирования. С благодарностью вспоминаю друзей, как в учебной группе, так  и по общежитию, особенно Семена с Вовкой, которые помогли мне пройти через этот ужаснейший отрезок жизни. Они, как и я, были нормальными советскими ребятами, верили в советскую власть. Никто тогда не мог и мысли допустить, что в стране действует бандитская сталинская система, которая со временем будет разоблачена, и все осужденные будут реабилитированы. Но почти все  допускали, что в репрессивной политике имеются ошибки, которые маскировались  формулой –« лес рубят – щепки летят» -  она все объясняла и все оправдывала. Тем более для меня ценно отношение ко мне моих друзей, от которых я ни разу не услышал даже намека на укор в сторону  моих родителей. Я также ни разу не почувствовал их желания дистанцироваться от меня для сохранения чистоты собственной анкеты, от которой 
в те времена зависело и место работы, и соответствующие блага и льготы. Защита дипломных проектов была намечена на конец июня. На работу мы должны были
прибыть первого августа. Все мои товарищи планировали предстоящий месяц последних летних каникул. Мне ехать было некуда.
И вдруг Семен предложил мне поехать на этот месяц к нему в Белгородчину. Я с удовольствием это предложение принял. Много времени спустя
я понял, насколько это был благородный поступок со стороны его семью. Я не сомневаюсь, что прежде, чем пригласить меня он посоветовался с родственниками, у которых он жил в Ленинграде, и, наверное, с родителями. С моей же стороны принятие его предложения было неосмотрительным, и меня оправдывает только легкомыслие мальчишки. На мне лежало клеймо – « сын врагов народа». Любой контакт со мной мог испортить анкету человеку. А далее привести к ограничениям в приеме на работу, или на учебу. И этот поступок усилил мою благодарность к этому клану Авиловых – Бондаренко.
 В июне ленинградские   родные Семена уехала на его родину, и я, практически, переехал к нему на улицу Блохина. Дипломы мы делали, сидя рядом. В этой семье была радиола и много пластинок. Дядя Леня, ко всем своим достоинствам,  был еще большой любитель музыки, сам неплохо пел и играл на гитаре. По подборке репертуара пластинок, было видно, что он не только любитель музыки, но и хороший ее знаток. В его фонотеке были пластинки с песнями  П. Лещенко, Петрусенко, Вертинского, Козина и других, известных, но запрещенных, в то время, исполнителей.   Мы дружно решили, лучше пусть будем сидеть на воде и хлебе, но жить будем весело, для этого мы купили еще несколько современных пластинок, патефонных иголок и работали под непрекращающееся исполнение чарующих мелодий.
Следует хотя бы кратко обрисовать семью родных Семена, у которых он прожил все четыре года, учебы в техникуме. Глава семьи, дядя Семена, которого мы звали дядей Леней, его жена  тетя Шура, их старший сын Рома, которому было 8 или 9 лет. За два года до описываемых событий родился еще один мальчик – Вова. Итак, эта семья из четырех человек имела небольшую комнату, в доме с коридорной системой. Я точно не помню, но не менее двадцати семей, пользовались общей кухней, общим туалетом и общим коридором.
И на четыре года к этой семье добавился их племянник Семен. Дядя Леня, был мастером на все руки и очень увлекающимся человеком. Мы  с Семеном называли его «автомотовелофоторадиомонтером». Дома на письменном столе постоянно монтировались радиоприемники, под столом, были приспособления для занятий фотографией. В дровяном складе был мотоцикл. В 1951 году он  где то раздобыл еще один крупный мотоцикл БМВ, который в сарай они поставить не решились и держали его в жилой комнате. Среди различных технических установок, особенное место занимал  самогонный аппаратик, продукцию которого мы периодически, по праздникам,  дегустировали.
В эти дни работы над проектами были периоды, когда денег на еду  не было. Семен разыскал у тети Шуры муку и сушеные груши. Варили суп с клецками, куда клали много лаврового листа, закусывали грушами. Почти каждый день нас навещал Вовка. Дипломные проекты успешно продвигались.
И, наконец, в конце июня мы все  успешно защитились, и стали готовиться  к выпускному балу.
Но, к сожалению, у нас произошла большая беда. В одной из параллельных групп,  несколько человек решили отпраздновать защиту, в парках Петродворца.  Они вначале посидели в кафе, затем захотели искупаться. В Финском заливе до глубоких мест нужно идти довольно далеко от берега. Они всей компанией шли по
отмели, и вдруг на их пути оказались подводные ямы, образовавшиеся в результате выемки песка строителями. На глазах присутствующих, двое ребят провалились в эти ямы и утонули. Это были Юра Бланкфельд и Саша Савенков. Мы  их хорошо знали, и это было большим горем для всех. В этой обстановке было не до веселья. Вместо праздника были похороны.
Передо мной и Семеном, как  и перед всеми нашими выпускниками, встал вопрос о дальнейшей учебе. Можно было рассматривать два варианта. Первый – работать по месту направления и учиться в заочном энергетическом институте. Второй – в горном институте открылся специальный факультет-«Электрооборудование горнопромышленных  предприятий». На это отделение принимали только выпускников техникумов, с электротехническими
специальностями. Можно было не отрабатывать положенный после окончания техникума срок.  Платили повышенную стипендию, достаточную для жизни.
Время учебы – три года. Повышенная учебная нагрузка – 8-10 часов занятий в день. Этот вариант был очень заманчив, всего три года учебы,  а это значит  и еще три года студенческой жизни в Ленинграде. Несколько  выпускников прошлого года из нашего техникума,  там уже учились.  Эту задачу нам с Семеном предстояло решить. У Вовки этих проблем не было. Он имел направление  во всесильный «Горстрой» и должен был ехать в Москву, где будет определяться его судьба.
Взяв дипломы, мы отправились в приемную комиссию Горного института.
Там нас приветливо встретили, ознакомились с нашими документами, сказали, что в нашем профиле электриков они очень заинтересованы.
Вышли мы на набережную Невы и стали думать. Недавно вышел на экраны кинофильм – «Донецкие шахтеры», где прославлялась романтика шахтерского труда. Шахтеры пели песню: «Свет коммунизма виден с вышек донецких шахт»
Главные роли исполняли великолепные актеры – Меркурьев и Чирков.
Чтобы подчеркнуть хорошую жизнь советских шахтеров, для контраста в фильме имелось несколько кадров показывающих  дореволюционную жизнь шахтерских поселков, с опустившимся пьяным населением.  Во время наших раздумий, к нам подошел, наш знакомый, который уже год проучился на этом отделении и прошел первую практику на шахте. Он нам пояснил, что в этом фильме единственно верными кадрами были те, в которых показывали пьяного шахтера прошедших времен.
За время учебы в техникуме, дипломного проектирования и производственной практики мы успели увлечься нашей специальностью, и перейти в другую отрасль было обидно. Думали мы с Семеном, думали и надумали – лучше будем техниками на электростанции, чем инженерами на шахте.
Как я выяснил через несколько лет, меня  в горный институт в 1951 году не приняли бы. В те годы уже разворачивалась государственная антисемитская компания, которая достигла своего апогея в 1953 году, в деле врачей- убийц.  Но
мы с Семеном об этом тогда не думали и прямо по этой набережной пошли во Всесоюзный Заочный Энергетический Институт, куда и сдали  свои документы. Сразу стало легче на душе. Может быть, это было наше первое в жизни, самостоятельно принятое  решение.
Следует вспомнить, что Семен мог легко получить диплом «с отличием»,
что дало бы ему возможность поступления в любой институт без приемных экзаменов. Ему для этого нужно было пересдать всего по одному  из предметов четверку на пятерку. Трудно представить себе преподавателя, который бы препятствовал повышению оценки в подобных случаях.  Обычно, выслушав разъяснения, преподаватель проводил формальное собеседование и повышал оценку.  Но Семен не захотел этим  своевременно заниматься.