С раннего утра 31 октября боевые действия возобновились. Батареям, пришедшим сюда из форта Ино, пришлось отбивать атаки неприятельской кавалерии. Красновским казакам не удалось захватить наших позиций. С потерями они отступили в исходное положение.
Около полудня я встретил одного из кронштадтских артиллерийских офицеров -- тов. Юрьева. Он пригласил меня пить чай. Старик крестьянин, владелец хорошо сколоченной избы, в которой остановился Юрьев, при каждом разрыве падавших поблизости снарядов покряхтывал:
-- Господи боже, какие ужасы! И когда только все это кончится?
-- А вот разобьем Керенского, тогда и кончится, -- уточнил я.
Старик горестно покачал головой. Этот кулачок, дрожа за свою шкуру и за свое добро, видимо, искренне желал прекращения боевых действий или по крайней мере перенесения их в другое, более отдаленное место. Однако никакой вражды к нам он не проявлял, быть может, из боязни нашей силы. Наоборот, в эти дни кулачество прилежащих к Питеру деревень, скрывая свои истинные настроения, из кожи лезло вон, чтобы оказать гостеприимство защитникам революционных завоеваний. А о крестьянской бедноте, особенно ее молодежи, нечего и говорить. Она не только за страх, но и за совесть была на стороне Советской власти...
После полудня на фронт приехал Н. И. Подвойский. Шел промозглый дождь. Шоссе было покрыто неимоверной грязью. Я встретил тов. Подвойского, когда он, шагая через лужи, пробирался в штаб. Николая Ильича сопровождало несколько офицеров-большевиков, активных членов нашей Военной организации. Он прибыл в Пулково уже как командующий войсками.
Задержался у нас Подвойский сравнительно недолго: его ожидали срочные дела в Смольном. Немного позже я также поехал в Питер. В Военно-революционном комитете застал обычную для тех дней напряженность. В его текущей работе наибольшее участие принимали тогда, как мне показалось, А. А. Иоффе и безвременно погибший впоследствии от руки эсеровского убийцы М. С. Урицкий.
Свободное копирование
