Первые три дня войны немцы находились в состоянии крайнего возбуждения. По улицам двигались толпы, певшие Deutschland iiber alles (национальный гимн) и Wacht am Rhein. Если им попадался прохожий, похожий, по их мнению, на серба или русского, они его колотили. Немцы почему-то думали, что все русские брюнеты, и потому особенно опасно было в эти дни показываться на улицах русским евреям. Я совсем не брюнет, и когда в первый раз пришел в канцелярию университета, чиновник полуспросил, полусказал: "Вы, конечно, поляк?" и был удивлен моим отрицательным ответом. Потому когда я в первые августовские дни ходил по улицам, никто меня не остановил.
"Патриотические" настроения первых дней перекинулись и туда, где им совсем не место - на территорию международной выставки книги. Павильоны враждебных держав были закрыты, и это сохранило их от разгрома. Но "патриотическая" толпа забросала камнями эти павильоны и разбила в них все стекла. 4 августа, когда Англия объявила войну Германии, немцы как-то сразу затихли, почувствовав, что война не будет веселой прогулкой в Париж, а будет чем-то долгим, тяжелым и опасным. Комендант Лейпцига издал приказ, запрещавший любые уличные демонстрации, и они немедленно прекратились.
Тяжелым стало положение застрявших в Германии россиян, особенно мужчин призывного возраста. Последние составляли особую категорию "военно-гражданских пленных". Меня возмущало само сочетание этих слов. Если я человек гражданский, то с какой стати я военнопленный? Часть этих "пленных" была заключена в тюрьмы, часть - и я в том числе - оставлена на воле под надзором полиции с обязанностью периодической регистрации. Впрочем, если бы фрау Аппельт не взяла меня к себе на полный пансион, я бы снова сам стал просить посадить меня в тюрьму, так как средств к существованию у меня не было.
Свободное копирование
