авторов

1612
 

событий

224791
Регистрация Забыли пароль?
Мемуарист » Авторы » ninapti » 119. ВПЕРЁД, В АСПИРАНТУРУ.

119. ВПЕРЁД, В АСПИРАНТУРУ.

29.06.2019
Хабаровск, Хабаровский край, СССР
Вова с 4-летним Женей во дворе дома на ул Горького

 Одним словом, к концу 1969-го года отрицательного в нашей жизни накопилось достаточно, чтобы эту жизнь захотелось как-то изменить. Работа не приносила удовлетворения, с родителями (Мамой) отношения напрягались. Заниматься ребёнком, который в садик ходил в посёлке, обслуживался в детской поликлинике в нескольких автобусных отстановках от нашего общежития - для меня было очень сложно, особенно зимой. Муж всё больше отдалялся от дома и много времени проводил на посёлке. Порывы чем-то заняться - научиться вязать, освоить ЭВМ и включиться в научную деятельность, вести подготовительные курсы - всё это было неосновательно, кратковременно, не приносило чувства - "наконец-то, я себя нашла". Даже друзей, чтобы посидеть, поделиться, пообщаться - не было. Единственная приятельница и коллега с кафедры Раиса Александровна поступила в аспирантуру и уехала в Москву.

Решение как-то прервать эту несуразную жизнь зрело подспудно. Аспирантура виделась как выход из жизненного тупика.

Я начала посещать подготовительные курсы для сдачи кандидатского минимума – английский, философию. Их проводили бесплатно, (тогда все было бесплатно), в рамках подготовки аспирантов. Занятия иностранным у меня шли хорошо - самой сильной была в группе. Экзамен сдала на пять. А вот с философией – то же, что и в институте.

Меня всё время удивляло, как эта наука могла объяснить все абсолютно, даже доказать аргументировано совершенно противоположные истины. В приватных разговорах я называла нашу марксистскую философию «проституткой», потому что разумному человеку отчетливо видны нестыковки и двоемыслие (этот термин я усвоила гораздо позже, от Оруэла), существующие в основах этого учения.Особенно раздражал истмат (исторический материализм). Если диамат еще улавливался и был интересен, то с истматом был полный провал. Так часто в его основах, изучаемых по трудам Маркса-Энгельса-Ленина, - нарушалась логика, так много было противоречий в первоисточниках... И задавать вопросы преподавателям, как выяснилось, было бесполезно – исчерпывающих ответов не дождаться: или опять вода ливнем, совершенно топившим смысл ответа, или какие-то недомолвки, ссылки, призывы почитать того или иного автора, "если это вас так интересует". Поэтому, получив тройку за кандидатский минимум по философии, я считала, что легко отделалась.

(Тут уместно вспомнить, как сдавался в институте экзамен по научному коммунизму.

Вообще-то, как правоверная комсомолка, я, естественно, верила в коммунизм, тем более, что верить во что-то надо, иначе жизнь теряет смысл. Религия была недоступна, шельмовалась. Я часто с папой спорила, когда он вздыхал: «Зря отменили Бога, люди бояться перестали». Я не понимала по малолетству, чего бояться. Доказывала Папе, что делать правильные поступки человек должен не из страха перед кем-то, а из себя самого, от собственного сердца, по собственному побуждению, из желания сделать остальным хорошо, из чувства доброты. То есть повторяла ему все заповеди Господни, только впитанные не в церковной школе, а закрепившиеся где-то на генном уровне. Папа лишь улыбался мне в ответ. Он-то видел, что далеко не все люди готовы делать добро. Сколько ловкачества, приспособленчества, лжи, несправедливости кругом. Он думал, что раз изнутри человек не готов жить по правде, то хоть бы Бога боялся, боялся возмездия на том свете. Сам Папа тоже был атеист, но не воинствующий… Хотя, может быть, он в душе носил Бога, но никому не навязывал этого. Было опасно - он же коммунист – и он верил, что можно создать светлую жизнь на земле для всех без Бога . Папа был таким добрым человеком, так боялся неправды, так любил жизнь, так отзывался на все внешние проявления красоты в поступках ли, в природе, событиях, разуме, что кажется: Бог был в его душе без обозначения Себя.

Так вот, научный коммунизм я сдавала студенткой, когда уже родила Женю, в мае 1967 года. Пришла на экзамен последняя (все же кормящая мать, некогда у дверей сидеть, ждать пока все сдадут), зашла в аудиторию, взяла билет, села писать ответ. Преподаватель, Овчинников, – тут же сидит. Он был в институте председателем комиссии партийного контроля – высокая общественная должность по тем временам. Я подошла к нему отвечать, он берет мою зачетку и ставит пятерку. У меня челюсть отпала – я же слова ему не сказала по билету. А он: «Ну, вы же все знаете?» Пришлось кивнуть.

Преподаватели, занимающиеся общественными дисциплинами, всегда оставляли у меня какое-то двойственное чувство. Это были или явные дуболомы, не запомнившиеся ничем, кроме вот самого дуболомства, или довольно интересные люди, зажигающие аудиторию своей увлечённостью предметом; хотя у них на занятиях всегда было впечатление, что они знают что-то такое, о чем мы не знаем, и навряд ли когда они с нами поделятся. Овчинников относился к последним и запомнился мне такой вот хитроватостью. Высокий, круглоголовый, лысеватый, с черными мохнатыми бровями и вечной усмешкой  - он располагал к себе. Его-то предмет я знала и к экзамену готовилась, и надеялась пообщаться и кое-что у него расспросить, тем более, что сдавала экзамен последней. Но не довелось, ушел он тогда от разговора, шельмец).

 

Итак, новая цель - аспирантура.

Попробовала поискать себе руководителя и тему в родном городе, но увы - не было там ни научного центра, ни учёных с собственной школой по моей специальности. Я написала в Ленинградский институт оптики на предмет поступить туда в аспирантуру (почему-то во всей физике меня влекла оптика, призмы, линзы – они мне были интересны, как они расщепляли свет, вообще всё, связанное со светом меня интересовало). Пришел благоприятный ответ. Но встал в перпендикуляр ректор Даниловский. Что ему? Я так и не смогла себе объяснить его позицию. Возможно - захотелось окоротить малокососку ("Вишь, Ленинград ей подавай!"), потому что он сам писал диссертацию здесь, в городе, в маленькой комнатенке, а сын его в это время стоял в перевернутой табуретке - вместо манежа. (Это он мне поведал, когда я пошла к нему за объяснениями по поводу резолюции на моём к нему обращении, что-то типа "Не считаю целесообразным...").  «Если вы мне дадите гарантию, что поступите в Ленинграде, то я вас туда отпущу». Меня почему-то это напугало – а вдруг не поступлю?

Глупо все это было! Бояться было нечего, надо было давать какие угодно обещания. Но что-то стояло на моем пути в Питер. Может быть, Провидение не пускало – все же это для меня трудный город, у моря, слякотный и сырой. Но как жаль, что мне не удалось там пожить! Благодарить должна я за это Даниловского и свою робость, страх нарушить слово. Короче, написала я в Томск, на свою родную кафедру. Шибаев уже меня знал и мог поручиться по поводу моей настойчивости и трудолюбия. Документы приняли, я получила приглашение, но не к Шибаеву, поскольку он не был кандидатом наук и не имел права вести аспирантов, а к Носкову Дмитрию Александровичу, заведующему кафедрой «Электронные приборы».

Так снова впереди замаячил Томск. Полагала - года на три; вернусь, защищённая, отношение будет другое...

Увы, оказалось - навсегда уезжала.

 

Возврат в Томск состоялся в апреле 1970 года. Ехала с вокзала – все знакомое. Теплынь стояла! Парилась в демисезонном пальто. Приехала на кафедру, встретилась с Носковым. Низенький, полноватенький, несколько похожий на япончика, с хитроватыми глазками. Он направил меня к зав.аспирантурой – сухощавая женщина, очень добрая, как выяснилось впоследствии, но все ее имена вылетели из головы. Выдали мне направление в общежитие (мол, пока, в комнату на 4-х человек, а в каникулы поселим вас в двухместную), и поехала я на нынешнюю улицу Лыткина. Это была окраина южной части города, пустынное место, на котором возвышалось в отдалении друг от друга две девятиэтажки – общежития ТИРиЭТа, и две такие же достраивались – общежития ТГУ.

Зашла в комнату – три девушки, черненькая еврейского типа, с длинными волосами (Нина), светленькая (Галя) и шатенка (Оля). Все хорошенькие. Уже с первых же минут я представилась и, наверное, взяла верный тон (да иначе и не могла), и мы сдружились. 

Через день я должна была идти в институт, но не тут-то было. День рождения Ленина в этот год был отмечен таким суровым оскалом зимы на прощание – мороз, поземка, дороги обледенели. Бр-р, до сих пор вспомнить неприятно, тем более, что моя трость, без которой я по ледяной дороге ходить не могла, была в багаже, ставленном в камере хранения

Все последующие месяцы я готовила реферат по специальности.

Жить было довольно одиноко. Я нашла свою прежнюю подружку Галю Совик - она работала в ресторане «Север», что размещался в здании на углу Ленина и Беленца. Помню, как-то со скуки я сделала в парикмахерской «халу» и пошла к Гале в ресторан. Дурацкий поступок, прямо скажем. Приперлась, совершенно не по ситуации одета (у меня тогда не было и платьев-то на выход). И кем я тогда представлялась посетителям? Наверное, как та веселая "островитянка" в хабаровском ресторане. Сидела одна, Галя около меня хлопотала. Ей какие-то командировочные или торгаши с рынка, приезжие, задавали насчет меня вопрос, но она меня оградила от приставаний.

Скучно и одиноко было. Девочки в комнате развлекали немного. Там тоже были истории. Светленькая Галя,  умненькая и себе на уме, оказывается, находилась в стадии отчисления из института, но передо мною играла очень благополучную студентку. Все на занятия – она спит. «Галя, - спрашиваю, - ты почему не идешь на лекции?», она, переворачиваясь на другой бок (солнце во всю уже в окне): «А я уже зачет сдала». Жалко - очень умная и красивая девчонка была.

Прожила я в этой комнате до лета, потом в каникулы переселили меня на 9-ый этаж в двуместную комнату, в соседки к студентке постарше и уже довольно взрослой – она часто не ночевала дома.

 

Ближе к сентябрю приехал Исай в Томск. Дома он хорошо пошерстил наши накопления – продал почти все, но особенно я ему не могла простить продажу нашей библиотеки. Тогда уже начался книжный дефицит, а в нашей библиотеке скопилось немало хороших книг. Пока я работала в ХПИ, у меня завязались хорошие отношения с киоскером «Союзпечати», что работала в главном корпусе. Через нее я приобрела собрание сочинений Тургенева (подписка-приложение к «Огоньку»), покупала у нее для меня отложенные выпуски журнала «Искатель» (фантастика и приключения). Да просто иногда удавалось купить хорошую книгу. Исай почти все сдал в «букинку». Долго я ему это вспоминала.

Начал он искать жилье, так как без прописки не принимали никуда. В принципе на ТЭМЗе, где его еще помнила Слава Марковна, его обещали взять, но жилье-то надо было. Женечка остался в Хабаровске, без него жить не мыслили. Походил он походил по инстанциям и предприятиям, нет нигде свободного угла, все щели студентами забиты. Тяжело было тогда с жильем. Сдавать не разрешали – жилье-то государственное, значит, ты на госсобственности зашибаешь деньгу. Сдавали только такие углы, где уже никто не мог жить. Конечно, как и везде, были ушлые люди, что имели свободные квартиры, но нам было до них не добраться, да и не по нашим бы доходам было снимать приличное жилье.

Господи! Как мы жили! Подумать только, уже ведь с окончания войны прошло 25 лет, в космос вышли, а жилья людям так и не могли построить достаточно. Короче, мы уже приуныли, как бы не пришлось Исаю уезжать обратно, и тут его давнишний приятель, с кем он еще на ТЕМЗе работал, Женя Чучалов, (он тогда уже в милиции служил, жена Юля, славная такая, чуть заикающаяся женщина) и позвал Исая в милицию. Тот сходил в отдел кадров УВД, ему говорят: "С улицы у нас не принято брать, возьмите в ТЭМЗе, где вас знают, направление от предприятия". Так Исай и сделал. И стал работать в милиции. Сроду я не знала, что буду женой милиционера.

Не любила я эту организацию, да и кто ее любит?! Люди «ловят» людей. Пусть и виноватых, но как говорится, пусть зло творящий – это бич Господень, но праведника Бог не выберет для исполнения наказаний. Это я позже стала понимать, почему изначально испытываешь недоверие к работающим в карательных органах. Да и на подсознательном уровне – не люблю ментов. Но жизнь повернулась именно так.

Исай сначала поработал участковым, в его ведении были улицы недалеко от Томска-1, где находится электротехнический завод. Потом его направили на сборы - это трехмесячные курсы для начинающих работников милиции. Там он познакомился с Мишей Глебом, ставшим, со своей женой Любой, на много лет нашим приятелем.

В новенькой форме Исай приходил ко мне в общежитие. Самого его поселили снова в темзовское общежитие, но ненадолго, обещали месяца через 2-3 дать квартиру или комнату. Я помню несколько эпизодов, связанных с его началом работы в милиции. Тогда уже настало время дефицита продуктов - если и "выбрасывали" в магазне мясо, оно тут же раскупалось полки стояли пустые. А на рынке оно стоило раза в 1,5 дороже, чем в магазине. У нас же доходы были – моя стипендия – 100 р., и Исаева з/плата на первых порах – 90 р. Какой тут рынок? И вот он приходит и рассказывает: «Сегодня  один магазин проверяли (это их обязанность была – проверять магазины на участке на сохранность от проникновения и по пожарной безопасности), и сколько там в подсобках мяса! На прилавках пусто, а там его навалом. Если бы у нас была квартира, я бы мог купить и принести. Кто со мною был – все набрали». И еще эпизод. Зима уже, мы стоим на остановке «Южной», а она тогда была такая пустынная, когда ещё троллейбус подойдет! И вот троллейбус остановился от нас метрах в 20, идти скользко, и Исай делает водителю знак – мол, подъедь ближе, причем так это у него властно получилось. И тот подъехал. Мне и неудобно – сроду я себе такого не позволяла, чтобы из-за меня какие-то уступки. Но и приятно, что «гора сама ко мне подошла».

В декабре нам выделили жилье. Это была комната в старом деревянном (еще дореволюционной постройки) доме на ул. Горького в Заисточье. К тому времени Исай уже прошел сборы, его назначили участковым в самом центре Томска, и эта улица входила в его участок. Пункт милиции был рядом с ЗАГСом, там тогда фотография находилась, где я студенткой фотографировалась на карточки с визитку и отправляла ему в армию и родителям.

Комната наша на первом этаже представляла собой покосившееся помещение, квадратов на 18, в передней части стеной с проемом отделена кухня, где была печь. В общем с соседкой коридоре была раковина и кран с холодной водой. Ни отопления центрального, ни горячей воды не было. Не было и слива, помои выносили на улицу. Туалет – рядом с крыльцом дощатое помещение. Квартире полагался дровяник для хранения топлива. Были холодные сени с небольшой кладовой, ларь, где зимой хранились скоропортящиеся продукты. В комнате три длинных окна и в кухне одно окно. Все они выходили в полисадник во дворе дома. Соседкой была пожилая, за 60, женщина Евдокия Терентьевна, старая коммунистка, в борьбе за рабочее дело так и не обзаведшаяся семьей, но сохранившая изумительно добрую душу. Она была худощава, уже согбенна, седа, нещадно курила. Мы с нею очень сдружились позже, когда приехал Женечка. Она стала нам почти родной и часто нас выручала приглядом за малышом, если нам надо было куда-то отлучиться. А тогда в декабре, я, поглядев, что у нас будет за жилье, так расстроилась – я уже знала по тому времени, когда в студентах снимали комнату, что значит неблагоустроенное жилье, и сколько у нас будет проблем с маленьким ребёнком: ни помыть, ни постирать... 

Уговорила Исая сходить в администрацию города, где распределяли жилье. Этот поход я не забуду никогда. Исай не хотел идти. Понимал, что ничего хорошего не выйдет. Но во мне всегда подсознательно сидит, что надо добиваться своего, и если есть шанс что-то сделать, надо использовать этот шанс.

Итак, вошли в кабинет. Исай почему-то пришел небритый, (то ли с дежурства), и его это очень беспокоило, он все прятал подбородок в шарф. За столом сидит бабец поперек себя шире, Рядом, наверное, заскочила к приятельнице, такая вся ухоженная лет 35, в норковой шапке (я о такой роскоши и помечтать не могла, да и не продавали эти вещи в магазинах, все только по спецраспределению), в натуральной шубке (тоже предел мечтаний).  Фамилия одной из них - той что потолще – Журавлева, другую забыла. Мы им выкладываем, мол, так и так, я инвалид, аспирантка, есть маленький ребёнок. Без элементарных удобств тяжело жить в неблагоустроенном жилье, нельзя ли отложит нашу очередь: может, подвернётся освобождаемое благоустроенное жилье. Вообще, милиционерам доставалась вымороченная жилплощадь. Кто-то одинокий умер, кто-то в тюрьму попал... И иногда, если везло, можно было занять довольно неплохую жилплощадь.

Боже мой! Как эти две мадамы с нами разговаривали! На лицах почти брезгливость. «Вы такие молодые, а недовольны. У нас знаете какие очереди на жилье, вы же еще привередничаете». Наши доводы были им не слышны. Мы для них были, вот как сейчас - бомжи, не равные им трудящиеся люди, а что-то такое мелкое, докучливое, да еще и с претензиями. «Совсем обнаглели, ничего собою не представляют, а туда же. Дай им благоустроенную. С какой стати, кто вы такие!» Вот что читалось сквозь их брюзгливое увещевание.

Мы вышли оттуда, как оплеванные. Было впечатление, как если бы нам прикрикнули – а ну, марш на место!

(Когда в перестройку КПРФ стала терять сво позиции, для меня самый первый довод, что правильно, что ее под зад посылают, - вот это посещение к власть имевшим. Делиться своими привилегиями с вот такими, пришедшими без связей, без имени, когда у них своих хватает родственников-друзей, жаждущих крышу над головой со всеми удобствами!.. 

А тогда, в декабре, поскольку надо было ждать контейнера с мебелью из Хабаровска, мы разрешили молодым (уже поженившимся Гале и Вове), которые не имели своего жилья, занять на время квартиру. Они были согласны спать на кухне, там стояла кровать. Но соседка их не пустила в первый вечер. Решила, что кто-то самовольно собирается занять комнату. Пара пришла к нам, и Исай пошел разбираться. Евдокия Тереньевна вынуждена была смириться, но невзлюбила наших молодых, особенно Володю. 

Через несколько недель Мама привезла трёхлетнего Женю в Томск, и стали мы впятером жить в этом нашем - прямо скажем - убогом жилище

К тому времени Галин муж уже успел год поучиться в Новосибирском университете, «гнезде вольнодумства и диссидентства». Приятелями его были сплошь еврейские дети, умненькие и не особенно почтительные к власти. И Вова, вслед за своими друзьями, никаких авторитетов не признавал – будь то власть или кто ещё. 

Но сессию за первый курс Вова завалил и был вынужден перебраться в Томск, где училась его молодая жена.

Понятно, во мне он не мог найти доброжелательства с таким своим снобизмом и полным пренебрежением к заботам быта. Но мне жаль было младшую сестру, и терпели мы их до следующей осени. В основном, наше терпение из-за Вовы и лопнуло. Пользы от него в доме не было никакой.

Я приходила вечером из института и начинала топить печь, варить ужин… Вова возвращался с занятий в средине дня, но чтобы принести уголь и растопить печь – об этом не могло быть и речи. Придя зимой с работы, Исай брался за совковую лопату, метлу и расчищал дорогу от порога до улицы или убирал намерзшие наледи в туалете. Помощников у него не было: соседка - пожилая женщина, да и нас- пятеро против неё одной. Но Вова никогда не разделял с Исаем эти обязанности, а делать ему замечания Исай не хотел. Это его особенность – он никогда никого не просит разделить с ним какой-то труд, все делает молча сам, хотя, конечно, в душе недоволен. Никому это Вовино иждивенчество не нравилось. Я внутренне из себя выходила, когда растапливала печь принесенным Исаем углем, а Вова, открыв рот, спал в кресле.  

Наконец, я сорвалась и потребовала, чтобы молодые искали себе жилье. Галка очень плакала: ей с Вовой и «в шалаше был рай», и не хотелось уходить от нас. Она никогда не предполагала, что я могу так поступить. Но теснота, но неблагоустоенность, требующая большого труда... Ведь нас трое с малышом, да их двое, а вся площадь, включая кухню, была 18 квадратов, и их кровать продолжала стоять на кухне, что было тоже очень неудобно. Повторялась, вообще-то, хабаровская история, когда Папа зявил мне, что "внука хотел бы видеть в гостях"... Этот пресловутый "жилищный вопрос"!

При нашем разговоре с сестрой Вова сидел в кресле и с презрением глядел на меня, а на какую-то реплику Исая, пытавшегося сгладить мой резкий тон, бросил: «Ты, Исай, молчи, ты здесь не хозяин». Я смолчала (и так обстановка была накалена), но про себя подумала: «Как можно так оскорблять Исая?! И потом, ты-то какой хозяин - даже жилья себе найти не можешь!». 

Они взялись искать сдаваемую комнату и вскоре от нас съехали

Но всё меняется. Через несколько лет наши семьи по-настоящему сроднились, а компания их студеческих друзей стала и нашей компанией.

Но это уже другая история.

 
Опубликовано 30.09.2025 в 16:53

 

Опубликовано 22.01.2017 в 12:29
anticopiright Свободное копирование
Любое использование материалов данного сайта приветствуется. Наши источники - общедоступные ресурсы, а также семейные архивы авторов. Мы считаем, что эти сведения должны быть свободными для чтения и распространения без ограничений. Это честная история от очевидцев, которую надо знать, сохранять и передавать следующим поколениям.
© 2011-2025, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Юридическая информация
Условия размещения рекламы
Поделиться: