119. ВПЕРЁД, В АСПИРАНТУРУ.

Возврат в Томск состоялся в апреле 1970 года. Ехала с вокзала – все знакомое. Теплынь стояла! Парилась в демисезонном пальто. Приехала на кафедру, встретилась с Носковым. Низенький, полноватенький, несколько похожий на япончика, с хитроватыми глазками. Он направил меня к зав.аспирантурой – сухощавая женщина, очень добрая, как выяснилось впоследствии, но все ее имена вылетели из головы. Выдали мне направление в общежитие (мол, пока, в комнату на 4-х человек, а в каникулы поселим вас в двухместную), и поехала я на нынешнюю улицу Лыткина. Это была окраина южной части города, пустынное место, на котором возвышалось в отдалении друг от друга две девятиэтажки – общежития ТИРиЭТа, и две такие же достраивались – общежития ТГУ.

Зашла в комнату – три девушки, черненькая еврейского типа, с длинными волосами (Нина), светленькая (Галя) и шатенка (Оля). Все хорошенькие. Уже с первых же минут я представилась и, наверное, взяла верный тон (да иначе и не могла), и мы сдружились. 

Через день я должна была идти в институт, но не тут-то было. День рождения Ленина в этот год был отмечен таким суровым оскалом зимы на прощание – мороз, поземка, дороги обледенели. Бр-р, до сих пор вспомнить неприятно, тем более, что моя трость, без которой я по ледяной дороге ходить не могла, была в багаже, ставленном в камере хранения

Все последующие месяцы я готовила реферат по специальности.

Жить было довольно одиноко. Я нашла свою прежнюю подружку Галю Совик - она работала в ресторане «Север», что размещался в здании на углу Ленина и Беленца. Помню, как-то со скуки я сделала в парикмахерской «халу» и пошла к Гале в ресторан. Дурацкий поступок, прямо скажем. Приперлась, совершенно не по ситуации одета (у меня тогда не было и платьев-то на выход). И кем я тогда представлялась посетителям? Наверное, как та веселая "островитянка" в хабаровском ресторане. Сидела одна, Галя около меня хлопотала. Ей какие-то командировочные или торгаши с рынка, приезжие, задавали насчет меня вопрос, но она меня оградила от приставаний.

Скучно и одиноко было. Девочки в комнате развлекали немного. Там тоже были истории. Светленькая Галя,  умненькая и себе на уме, оказывается, находилась в стадии отчисления из института, но передо мною играла очень благополучную студентку. Все на занятия – она спит. «Галя, - спрашиваю, - ты почему не идешь на лекции?», она, переворачиваясь на другой бок (солнце во всю уже в окне): «А я уже зачет сдала». Жалко - очень умная и красивая девчонка была.

Прожила я в этой комнате до лета, потом в каникулы переселили меня на 9-ый этаж в двуместную комнату, в соседки к студентке постарше и уже довольно взрослой – она часто не ночевала дома.

Ближе к сентябрю приехал Исай в Томск. Дома он хорошо пошерстил наши накопления – продал почти все, но особенно я ему не могла простить продажу нашей библиотеки. Тогда уже начался книжный дефицит, а в нашей библиотеке скопилось немало хороших книг. Пока я работала в ХПИ, у меня завязались хорошие отношения с киоскером «Союзпечати», что работала в главном корпусе. Через нее я приобрела собрание сочинений Тургенева (подписка-приложение к «Огоньку»), покупала у нее для меня отложенные выпуски журнала «Искатель» (фантастика и приключения). Да просто иногда удавалось купить хорошую книгу. Исай почти все сдал в «букинку». Долго я ему это вспоминала.

Начал он искать жилье, так как без прописки не принимали никуда. В принципе на ТЭМЗе, где его еще помнила Слава Марковна, его обещали взять, но жилье-то надо было. Женечка остался в Хабаровске, без него жить не мыслили. Походил он походил по инстанциям и предприятиям, нет нигде свободного угла, все щели студентами забиты. Тяжело было тогда с жильем. Сдавать не разрешали – жилье-то государственное, значит, ты на госсобственности зашибаешь деньгу. Сдавали только такие углы, где уже никто не мог жить. Конечно, как и везде, были ушлые люди, что имели свободные квартиры, но нам было до них не добраться, да и не по нашим бы доходам было снимать приличное жилье.

Господи! Как мы жили! Подумать только, уже ведь с окончания войны прошло 25 лет, в космос вышли, а жилья людям так и не могли построить достаточно. Короче, мы уже приуныли, как бы не пришлось Исаю уезжать обратно, и тут его давнишний приятель, с кем он еще на ТЕМЗе работал, Женя Чучалов, (он тогда уже в милиции служил, жена Юля, славная такая, чуть заикающаяся женщина) и позвал Исая в милицию. Тот сходил в отдел кадров УВД, ему говорят: "С улицы у нас не принято брать, возьмите в ТЭМЗе, где вас знают, направление от предприятия". Так Исай и сделал. И стал работать в милиции. Сроду я не знала, что буду женой милиционера.

Не любила я эту организацию, да и кто ее любит?! Люди «ловят» людей. Пусть и виноватых, но как говорится, пусть зло творящий – это бич Господень, но праведника Бог не выберет для исполнения наказаний. Это я позже стала понимать, почему изначально испытываешь недоверие к работающим в карательных органах. Да и на подсознательном уровне – не люблю ментов. Но жизнь повернулась именно так.

Исай сначала поработал участковым, в его ведении были улицы недалеко от Томска-1, где находится электротехнический завод. Потом его направили на сборы - это трехмесячные курсы для начинающих работников милиции. Там он познакомился с Мишей Глебом, ставшим, со своей женой Любой, на много лет нашим приятелем.

В новенькой форме Исай приходил ко мне в общежитие. Самого его поселили снова в темзовское общежитие, но ненадолго, обещали месяца через 2-3 дать квартиру или комнату. Я помню несколько эпизодов, связанных с его началом работы в милиции. Тогда уже настало время дефицита продуктов - если и "выбрасывали" в магазне мясо, оно тут же раскупалось полки стояли пустые. А на рынке оно стоило раза в 1,5 дороже, чем в магазине. У нас же доходы были – моя стипендия – 100 р., и Исаева з/плата на первых порах – 90 р. Какой тут рынок? И вот он приходит и рассказывает: «Сегодня  один магазин проверяли (это их обязанность была – проверять магазины на участке на сохранность от проникновения и по пожарной безопасности), и сколько там в подсобках мяса! На прилавках пусто, а там его навалом. Если бы у нас была квартира, я бы мог купить и принести. Кто со мною был – все набрали». И еще эпизод. Зима уже, мы стоим на остановке «Южной», а она тогда была такая пустынная, когда ещё троллейбус подойдет! И вот троллейбус остановился от нас метрах в 20, идти скользко, и Исай делает водителю знак – мол, подъедь ближе, причем так это у него властно получилось. И тот подъехал. Мне и неудобно – сроду я себе такого не позволяла, чтобы из-за меня какие-то уступки. Но и приятно, что «гора сама ко мне подошла».

В декабре нам выделили жилье. Это была комната в старом деревянном (еще дореволюционной постройки) доме на ул. Горького в Заисточье. К тому времени Исай уже прошел сборы, его назначили участковым в самом центре Томска, и эта улица входила в его участок. Пункт милиции был рядом с ЗАГСом, там тогда фотография находилась, где я студенткой фотографировалась на карточки с визитку и отправляла ему в армию и родителям.

Комната наша на первом этаже представляла собой покосившееся помещение, квадратов на 18, в передней части стеной с проемом отделена кухня, где была печь. В общем с соседкой коридоре была раковина и кран с холодной водой. Ни отопления центрального, ни горячей воды не было. Не было и слива, помои выносили на улицу. Туалет – рядом с крыльцом дощатое помещение. Квартире полагался дровяник для хранения топлива. Были холодные сени с небольшой кладовой, ларь, где зимой хранились скоропортящиеся продукты. В комнате три длинных окна и в кухне одно окно. Все они выходили в полисадник во дворе дома. Соседкой была пожилая, за 60, женщина Евдокия Терентьевна, старая коммунистка, в борьбе за рабочее дело так и не обзаведшаяся семьей, но сохранившая изумительно добрую душу. Она была худощава, уже согбенна, седа, нещадно курила. Мы с нею очень сдружились позже, когда приехал Женечка. Она стала нам почти родной и часто нас выручала приглядом за малышом, если нам надо было куда-то отлучиться. А тогда в декабре, я, поглядев, что у нас будет за жилье, так расстроилась – я уже знала по тому времени, когда в студентах снимали комнату, что значит неблагоустроенное жилье, и сколько у нас будет проблем с маленьким ребёнком: ни помыть, ни постирать... 

Уговорила Исая сходить в администрацию города, где распределяли жилье. Этот поход я не забуду никогда. Исай не хотел идти. Понимал, что ничего хорошего не выйдет. Но во мне всегда подсознательно сидит, что надо добиваться своего, и если есть шанс что-то сделать, надо использовать этот шанс.

Итак, вошли в кабинет. Исай почему-то пришел небритый, (то ли с дежурства), и его это очень беспокоило, он все прятал подбородок в шарф. За столом сидит бабец поперек себя шире, Рядом, наверное, заскочила к приятельнице, такая вся ухоженная лет 35, в норковой шапке (я о такой роскоши и помечтать не могла, да и не продавали эти вещи в магазинах, все только по спецраспределению), в натуральной шубке (тоже предел мечтаний).  Фамилия одной из них - той что потолще – Журавлева, другую забыла. Мы им выкладываем, мол, так и так, я инвалид, аспирантка, есть маленький ребёнок. Без элементарных удобств тяжело жить в неблагоустроенном жилье, нельзя ли отложит нашу очередь: может, подвернётся освобождаемое благоустроенное жилье. Вообще, милиционерам доставалась вымороченная жилплощадь. Кто-то одинокий умер, кто-то в тюрьму попал... И иногда, если везло, можно было занять довольно неплохую жилплощадь.

Боже мой! Как эти две мадамы с нами разговаривали! На лицах почти брезгливость. «Вы такие молодые, а недовольны. У нас знаете какие очереди на жилье, вы же еще привередничаете». Наши доводы были им не слышны. Мы для них были, вот как сейчас - бомжи, не равные им трудящиеся люди, а что-то такое мелкое, докучливое, да еще и с претензиями. «Совсем обнаглели, ничего собою не представляют, а туда же. Дай им благоустроенную. С какой стати, кто вы такие!» Вот что читалось сквозь их брюзгливое увещевание.

Мы вышли оттуда, как оплеванные. Было впечатление, как если бы нам прикрикнули – а ну, марш на место!

(Когда в перестройку КПРФ стала терять сво позиции, для меня самый первый довод, что правильно, что ее под зад посылают, - вот это посещение к власть имевшим. Делиться своими привилегиями с вот такими, пришедшими без связей, без имени, когда у них своих хватает родственников-друзей, жаждущих крышу над головой со всеми удобствами!.. 

А тогда, в декабре, поскольку надо было ждать контейнера с мебелью из Хабаровска, мы разрешили молодым (уже поженившимся Гале и Вове), которые не имели своего жилья, занять на время квартиру. Они были согласны спать на кухне, там стояла кровать. Но соседка их не пустила в первый вечер. Решила, что кто-то самовольно собирается занять комнату. Пара пришла к нам, и Исай пошел разбираться. Евдокия Тереньевна вынуждена была смириться, но невзлюбила наших молодых, особенно Володю. 

Через несколько недель Мама привезла трёхлетнего Женю в Томск, и стали мы впятером жить в этом нашем - прямо скажем - убогом жилище

К тому времени Галин муж уже успел год поучиться в Новосибирском университете, «гнезде вольнодумства и диссидентства». Приятелями его были сплошь еврейские дети, умненькие и не особенно почтительные к власти. И Вова, вслед за своими друзьями, никаких авторитетов не признавал – будь то власть или кто ещё. 

Но сессию за первый курс Вова завалил и был вынужден перебраться в Томск, где училась его молодая жена.

Понятно, во мне он не мог найти доброжелательства с таким своим снобизмом и полным пренебрежением к заботам быта. Но мне жаль было младшую сестру, и терпели мы их до следующей осени. В основном, наше терпение из-за Вовы и лопнуло. Пользы от него в доме не было никакой.

Я приходила вечером из института и начинала топить печь, варить ужин… Вова возвращался с занятий в средине дня, но чтобы принести уголь и растопить печь – об этом не могло быть и речи. Придя зимой с работы, Исай брался за совковую лопату, метлу и расчищал дорогу от порога до улицы или убирал намерзшие наледи в туалете. Помощников у него не было: соседка - пожилая женщина, да и нас- пятеро против неё одной. Но Вова никогда не разделял с Исаем эти обязанности, а делать ему замечания Исай не хотел. Это его особенность – он никогда никого не просит разделить с ним какой-то труд, все делает молча сам, хотя, конечно, в душе недоволен. Никому это Вовино иждивенчество не нравилось. Я внутренне из себя выходила, когда растапливала печь принесенным Исаем углем, а Вова, открыв рот, спал в кресле.  

Наконец, я сорвалась и потребовала, чтобы молодые искали себе жилье. Галка очень плакала: ей с Вовой и «в шалаше был рай», и не хотелось уходить от нас. Она никогда не предполагала, что я могу так поступить. Но теснота, но неблагоустоенность, требующая большого труда... Ведь нас трое с малышом, да их двое, а вся площадь, включая кухню, была 18 квадратов, и их кровать продолжала стоять на кухне, что было тоже очень неудобно. Повторялась, вообще-то, хабаровская история, когда Папа зявил мне, что "внука хотел бы видеть в гостях"... Этот пресловутый "жилищный вопрос"!

При нашем разговоре с сестрой Вова сидел в кресле и с презрением глядел на меня, а на какую-то реплику Исая, пытавшегося сгладить мой резкий тон, бросил: «Ты, Исай, молчи, ты здесь не хозяин». Я смолчала (и так обстановка была накалена), но про себя подумала: «Как можно так оскорблять Исая?! И потом, ты-то какой хозяин - даже жилья себе найти не можешь!». 

Они взялись искать сдаваемую комнату и вскоре от нас съехали

Но всё меняется. Через несколько лет наши семьи по-настоящему сроднились, а компания их студеческих друзей стала и нашей компанией.

Но это уже другая история.