Дед мой по матери - Самуил Вакс во второй половине XIX века был, вероятно, хорошим портным, пользовавшимся известностью в Кишиневе. Он был достаточно состоятельным, настолько, что смог определить в классическую гимназию двоих из трех своих детей: мою мать и ее старшего брата Мориса. Младшая сестра - Маня получила образование уже в Нью-Йорке, куда дед эмигрировал в 1904 году, спасаясь от еврейских погромов. Ему удалось вывезти всю свою семью, за исключением дочери Кати - моей мамы, которая увлеклась революционной деятельностью, вступила в организацию «СР’ов-коммунистов», участвовала в отрядах самообороны, за что была арестована царской охранкой. В 1906 году она была приговорена к 6 годам каторжной тюрьмы и последующей ссылке «на поселение».
Пребывание в Рижской каторжной тюрьме (стены которой до сих пор встречают пассажирские поезда, подъезжающие к Риге) для 16-летней девушки было тяжелейшим испытанием, однако ни в коей степени не могло сравниться с тем, что ей пришлось пережить впоследствии в сталинских лагерях.
В Нью-Йорке, со временем, семье моего деда удалось прочно обосноваться. Мой дядя Морис стал удачливым бизнесменом. Верная своим «социал-революционистским» взглядам, мама за это презирала его, называя эксплуататором и буржуем. Они не переписывались.
От тети Мани периодически приходили письма, с фотографиями и сообщениями о жизни семьи; в конверты, обычно, были вложены листочки с письмами деда. Иногда дед вкладывал в письмо купюру во сколько-то долларов. Тогда, мы с мамой совершали путешествие в «Торгсин» («Торговля с иностранцами»). Теперь вряд ли кто-нибудь помнит о существовании таких магазинов. В голодные тридцатые годы, когда по карточкам выдавали воблу, считавшуюся деликатесом, торгсин (им был Елисеевский магазин на Тверской) поражал обилием роскошных продуктов, умопомрачительными запахами и полным отсутствием публики. Помню, как вежливый продавец демонстрировал маме различные, не виданные мной ранее, колбасы и тоненькими ломтиками нарезал их в промасленную бумажку.
Последнее письмо пришло через день после ареста мамы - в марте 1937 года. Естественно, оно осталось без ответа и на этом наши связи прервались навсегда. В дальнейшем, при заполнении анкет на вопрос «Имеете ли родственников за границей?» я уверенно отвечал «Нет».
Свободное копирование
