Еще в Лесной школе я узнал, что мне посчастливилось жить в Москве – столице единственной в мире страны, где все ее богатство – фабрики, заводы, пашни и леса принадлежит тем, кто работает, тогда как во всем остальном мире этим владеет кучка буржуев, наживающихся за счет трудящихся. Нам рассказывали заботливые воспитатели, что счастье достигнуто многолетней борьбой революционеров с царским режимом, под гениальным руководством вождей народа Ленина и Сталина совершилась Октябрьская революция. Ее достижения пришлось защищать в ходе гражданской войны от белогвардейцев и иностранных интервентов 14 капиталистических государств. И теперь наша стана окружена врагами, не оставившими надежды вернуть богатство страны хищникам капиталистам и помещикам. Поэтому мы должны готовиться к тому, чтобы, когда подрастем, стать на защиту своей родины. В Лесной школе 7-8 летние дети учились ходить строем и хором пели:
«Возьмем винтовки новые и к ним штыки,
И с песнею веселою пойдем в кружки…»
О недавно закончившейся гражданской войне напоминала песня, которую мы заучивали на музыкальных занятиях:
«Полегли, уснули под землей сырою,
Скошенные пулей Октября герои….»
И еще, в память о Китайском конфликте 1929 года:
«Нас побить, побить хотели,
Нас побить пыталися,
Но мы тоже не сидели,
Того дожидалися….»
Вот с таким «багажом» знаний о мире я оказался в Болшево в доме бывших политкаторжан, к числу которых принадлежала и моя мать. Мы, обживаясь в доме, быстро перезнакомились с соседями, и о каждой семье мама, хорошо знавшая жизнь дореволюционного подполья, каторги и ссылки, рассказывала легенды. Я теперь уже смутно помню лишь отдельные эпизоды биографий соседей, о которых связного рассказа не получится. Особенно отложился в памяти Огороднов, с семьей которого мы особенно сблизились.
В годы Столыпинской реакции приговоренный к смертной казни через повешение, он уже стоял на табуретке с мешком на голове и петлей на шее, когда услышал из приговора, который зачитывался перед исполнением, что «высочайшим повелением» ему смертная казнь заменена тюрьмой и последующей пожизненной ссылкой.
Вскоре появился электрический свет и на стене повисла черная тарелка «Рекорд» радиотрансляционной сети. Мы стали слушать известия и рассказы о событиях; мама всячески старалась привить мне интерес к ним: освоение Арктики, колоритная бородатая фигура Отто Юльевича Шмидта на газетных страницах, Челюскинская эпопея… На встречу с героями челюскинцами и их спасителями полярными летчиками мы ездили в Москву. Ездили мы с мамой и на праздничные демонстрации и на мероприятия, связанные с другими событиями: проводы умершей Клары Цеткин, похороны последнего коммунара – члена Парижской коммуны. Осталась в памяти трагедия первых стратонавтов, поднявшихся на стратостате в атмосферу на немыслимую высоту – 22 км, и погибших при этом. На воздушном параде одной из праздничных демонстраций мы видели гигантский аэроплан (так в то время называли самолеты) «Максим Горький» в окружении армады истребителей и бобовозов (тоже термин тех лет), затмившей всю видимую часть неба.
Слушая радио, читая газету «Пионерская Правда» (кстати, в ней тогда из номера в номер печаталась сказка А.Толстого «Золотой ключик»), журнал «Пионер», я принимал «на веру» все, что говорилось о вождях революции, руководителях Партии и Правительства. На стене над своей постелью я повесил известную фотографию товарища Сталина, зажигающего трубку. На этом снимке он казался особенно добрым, с хитринкой в прищуренных глазах. И мама не пыталась разочаровывать меня в этих представлениях.
В стране в то время свирепствовал голод, продукты выдавались по карточкам, но нам – семьям бывших революционеров, было значительно легче, чем остальным «болшевцам», с детьми которых я учился. Запомнились понятия «Закрытый распределитель» - магазин, в котором прикрепленным к нему «льготникам» выдавались продукты, «Заборная книжка», в которой отмечалось, что, сколько и когда выдано. Это название в моем представлении происходило от слова забор (ограда), что вызывало у меня недоумение. Вместе с ребятами-соседями я ходил на станцию Болшево за хлебом, который нам с мамой полагался по карточкам в количестве два с четвертью фунта (900 грамм). В связи с тем, что мама работала на химически вредном производстве (артель «Химкраска»), ей полагался специальный дополнительный паек - пол-литровая бутылка молока, которую она привозила домой для меня.
В школе за дополнительную плату, взимаемую с родителей (это называлось «самообложение»), нас первые два года подкармливали. Помню вкус каши, кажется пшенной или ячневой, сваренной с воблой. В школе было подсобное хозяйство. О том, что предполагается обед со свининой, задолго до того перешептывались мои соученики. Конечно мои порции, а часто и приносимые с собой бутерброды, доставались товарищам.
Период жизни в Болшево для меня знаменателен тем, что в памяти он сохраняется уже не в виде отдельных «картинок», а как слитный период времени, в течение которого во мне уже проявился интерес к жизни, стал формироваться характер, проявились пристрастия.
Особенно привлекало меня чтение. Одной из первых прочитанных мною «толстых» книг была «Книга чудес» - адаптированное для детей изложение Одиссеи и Илиады и других сказаний древней Греции. Отсюда - особый интерес к истории. Книжки для детей - тоненькие с картинками меня перестали удовлетворять, и я стал залезать в книги, которые приносила мама из библиотеки. Читал, понимая не все, Бальзака и Мопассана, зачитывался Жюлем Верном, Диккенсом (Давид Копперфильд, Домби и Сын), Майн Ридом и Вальтером Скоттом. Даже пробовал читать Виктора Гюго и Эмиля Золя, но показалось скучно. Очень увлекался я фантастикой (и до сих пор люблю этот жанр). Журналы «Вокруг света» и теперь уже забытый всеми несправедливо «Всемирный следопыт» печатали научно-фантастические повести и романы. В них действовали советские ученые, создававшие чудеса техники, способной проникать под воды океанов, в Арктику, в стратосферу. В этих исследованиях им препятствовали враги, как правило – Германские и Японские фашисты, в борьбе с ними советские люди неизменно побеждали, несмотря на засылаемых шпионов и диверсантов.
Мама всячески поощряла это мое увлечение. Объясняла непонятные мне термины и ситуации.
Свободное копирование
