Итак, 60 лет мой отец считался «врагом народа», а клеймо сына врага народа сопутствовало мне все эти годы. Не часто, но иногда мне вежливо напоминали, что не все, на что имеет право гражданин СССР, дозволено мне. Например, не удалась попытка поступить на работу в Гипроавиапром, путь в заграничные командировки, даже в страны народной демократии, был мне некоторое время заказан.
6-летний мальчишка, я ничего не понимал в происходящем. Мама сказала, что отец в больнице и вернется нескоро. Его арестовали ночью, я или спал и не видел этого, или просто забыл. Почему-то мы с мамой оказались в углу проходной комнаты нашей квартиры, отгороженные шкафом, и мне запретили ходить за пределы этого угла. В остальной части квартиры расположились совсем незнакомые люди, относившиеся к нам более чем недружелюбно.
Оказалось, нас выселили: дом, на втором этаже которого мы жили в двух комнатах большой многокомнатной квартиры, принадлежал «Губсоюзу». Еще 15 лет назад он был таким же, каким запечатлелся в моей памяти, улица Мамина Сибиряка, 99, двухэтажный, нижний этаж кирпичный, второй – рубленый из бревен. С люфт-клозетом, печным отоплением, общей кухней с большой русской печью, в которой по очереди пекли хлеб.
Вскоре мы оказались в Москве.
Больше года меня определяли на несколько дней к каким-то знакомым мамы или к знакомым ее знакомых. Она же ночевала где-то в другом месте, тоже кочуя по разным углам. На остаток зимы меня поместили в частную «лесную школу» на Воробьевых горах. Там я большей частью ревел от вынужденной разлуки, в перерывах, вызывая умиление воспитателей, собирал вокруг себя малышей и читал им вслух детские книжки (я уже в возрасте 4-5 лет научился читать, а тогда читал уже свободно, без запинки). Лето провел на чьей-то даче у станции «Черная платформа».
Уж глубокой осенью Общество бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев завершило строительство жилого дома в Болшево, где маме предоставили комнату.
Мы приехали в еще холодный необжитый и сырой дом, электричество еще не подведено, зажигаем свечку, осматриваемся. Новое наше жилище кажется чужим, неприветливым. Идем на улицу, в темноте собираем в мешок щепу, мокрую от дождя и снега, долго и безуспешно пытаемся разжечь в печке огонь. Так и заснули, не затопив печь, прижавшись друг к другу, накрывшись тряпьем и подстелив его под себя на пол.
Начался Болшевский период моей жизни, период взросления, когда до меня стало постепенно доходить происходившее вокруг в стране и мире. Ранее весь мир для меня состоял в общении с родителями, несколькими семьями близких друзей и сверстниками, гулявшими вместе со мной на большом дворе около дома. Теперь же этот «мой мир» стал постепенно расширяться. Я поступил в первый класс школы, появились новые заботы и знакомства.
Свободное копирование
