В честь нашего приезда был званый ужин. Собрались дети Лазаря – Миша с женой Бэллой, Геня и подросток Сашка. В течение вечера молодой муж Гени Саша, вернувшийся с каких-то работ, вошёл в комнату, и я увидела счастливое лицо своей золовки, кинувшейся к проёму двери и с трудом сдерживающей себя, чтобы не кинуться на шею мужу. Мне так понравился её порыв! Геня уже явно была беременной, и её свадьба, в неполные восемнадцать лет, с Сашей почти одновременной с нами обсуждалась в доме моих родителей («Без матери, некому было приглядеть…» - Мама, конечно). А тут такое счастье на лицах – ой, да какая разница: до свадьбы или после, они же любят друг друга! Что-то такое промелькнуло на задворках сознания. Ещё пришла сестра Лазаря - Хая, приветливо со мною разговаривающая, улыбающаяся, но, как позже оказалось, наиболее воспротивившаяся женитьбе племянника на русской без ноги. Заходили и соседи, но это ещё до застолья, явно посмотреть на невестку. Я сидела на диване, а Лазарь чуть суетливо меня отрекомендовывал: «Студентка, на инженера учится. Вот – шьёт, платье на ней – сама сшила». Одна родственница восхитилась: «Смотри, Геня, на ней краски нет!»
В общем, меня беззастенчиво рассматривали.
В первом же ужине на стол подали «кисло-сладкое»: мясо, томатный соус, непривычный вкус. «Что это такое?» - спросила я у близь сидящих и увидала, как Геня иронически улыбнулась то ли моей неосведомлённости, то ли над своими родным, не преминувшими сразу же показать себя перед новыми русскими родственниками, в том числе, особенностями национальной кухни. Однако, кроме незнакомых блюд, больше никаких особых, еврейских примет я не разглядела в быте своих родственников. Ну, разговаривал Лазарь с акцентом, ну, тянула гласные тётя Аня, ну, в городском автобусе все вели друг с другом оживлённый разговор, иногда общаясь через полсалона, ну, внешность их всех была характерной – длинные крупные лица, вислые носы, большие, чуть навыкате, глаза, черные густые волосы. Ну, перекидываются старшие фразами на языке, напоминающем немецкий, ну, в городе вывески написаны на двух языках. Нет, ничего, резко отличающего наш быт от их быта я не заметила. А Геня с Сашей – так это вообще свои! Геня – крашеная блондинка, живая, смешливая. Еврейского в ней были только чуть загнутый книзу кончик носа да говорок – поспешный, но с тянущимися гласными. А её Саша - круглолицый губошлеп с белозубой улыбкой – и на еврея-то не походил.
Все было внешне хорошо. Все держались со мною очень приветливо. Все были деликатны, хотя особой доброжелательности я не чувствовала, но я её и не ждала. Особенно была со мною добра Геня. Свёкр же всё помалкивал и покашливал. В общем, встреча, казалось, прошла «в тёплой, дружественной обстановке».
Папа уехал через три дня. А мы с Исаем пробыли ещё неделю, а затем распрощались, сели в поезд и поехали "домой", в Томск. И тут Исай странно себя повёл – он стал меня упорно избегать. Целый день я пялилась в окно или читала книжку, муж же где-то проводил время. Он заявлялся в плацкартное купе уже заполночь. На вопрос – «где ты был», отвечал – «в конце вагона играл с мужиками в карты». Один раз явился прилично пьяным...В конце концов, я потребовала объяснений. Случилось это на третьи сутки нашего путешествия. Муж сначала отнекивался: «Не бери в голову, всё нормально». Но "где нормально? Почему ты упорно сбегаешь от меня, как проснёшься?"
И вот что я услышала.
Когда Исай рассказал своей родне о том, что его жена - инвалид, то реакция их была самая бурная. Отец, старший брат, а особенно тетка - все, кроме сестры Гени, - захлопотали и заохали: «Да что ты наделал?!" (Муж не очень был красноречив, но моё воображение сцену и монологи "дорисовали": «Ты понимаешь, что она тебе не помощник будет, а обуза? Как она будет вести хозяйство, растить детей? Зачем ты связался? Нет здоровых, красивых девушек? Ты посмотри на себя - красавец, работящий… Да любая сочтёт за счастье пойти замуж за такого. А ты!..» Исай закончил свои признания фразой: "Я их понимаю - у меня просто раскрылись глаза. Совершенно не думал о них. Для отца… Он меня всегда считал «пропащим». «Ничего из тебя не получится» - всё детство я это слышал. А тут ещё и… Мне его жалко!"
Надо сказать, что никто и никогда ему его глаз и не закрывал, кроме него самого. Еще с доарменных времен и Мама, и я время от времени начинали с ним этот разговор, и после армии, когда зашла речь о том, чтобы ему ехать в Томск, и уже перед самой свадьбой - я много раз возобновляла беседы на "эту тему": "Подумай, ведь я очень многого не могу делать, что должна женщина. Мытье полов, огородные работы, носить тяжелое, делать что-то в наклон - все это для меня невыполнимо". - "Ничего, - возражал он, - мы наймем домработницу".
Нам это тогда казалось вполне допустимым. На нашем поселке многие семьи начальников имели домработниц, хотя жены этих начальников даже и не работали. После армии про домработниц ни он, ни я уже и не помышляли - себя бы содержать на наши копейки.
Но и перед свадьбой он не хотел это обдумывать - он был влюблен и хотел быть со мною. Что случилось за эти три месяца нашей совместной жизни? Ведь еще год назад, приехав домой из армии, он и слышать не желал о том, чтобы остаться в Биробиджане. Родным, которые уговаривали его жениться, он твердил одно - он любит Нину и должен быть с нею рядом. Почему он тогда не рассказал им все обо мне? Чтобы не огорчать отца тем, что не только уезжает от него, но и женится на безногой?
Как бы то ни было - через три месяца после свадьбы в вагоне несущего нас в Сибирь поезда я услышала от своего мужа: "Я только сейчас понял, что я натворил".
Как я должна была это понять?
Свободное копирование
