На втором курсе в общежитии появилась компания парней, земляков нашего старосты Толика. Заводилой в этой компании был некий Юрка - круглолицый, с какой-то нелепой стрижкой "под горшок", с перебинтованной левой рукой, на которой явно не хватало пары пальцев. Чуть припухлое (вероятно, от пьянства), нездорового цвета лицо, узковатые татарские глаза, невысокая фигура, вечно облаченная в мешковатую куртку - в общем, личность малосимпатичная. Но он играл на гитаре… и пел, да как! "Здесь под небом чужим...", - с надрывом тянул он, заведя глаза к потолку.
Песни на слова Есенина, ария Каварадосси из "Паяцев" - я млела. Подобного вольного, блатного исполнения слышать мне не приходилось, а в нём было очарование неизведанного доселе мира – мира шпаны, запретных плодов, свободы от правил, сковавших меня ещё дома, в посёлке.
Юрка сделался завсегдатаем в нашей комнате, а возможно - и всех девчоночьих комнат нашего общежития. Не у одной меня закружилась голова, и Юрка, завзятый ловелас, этим пользовался.
Письма от Исая шли, полные нежности, но я-то повзрослела, и мало было воспоминаний о моих волосах, руках и губах. Исай уже служил более двух лет, а мне было только двадцать.
Настал и мой черёд стоять в нише окна второго этажа.
- У тебя ведь парень есть, он тебе письма пишет, - говорил Юрка, зарываясь в мои волосы.
- Хочет и пишет, - отвечала я.
- Я тебя повезу, матери покажу, - и я замирала: вот даже как, уже и о матери заговорил.
Девчонки роптали:
- Что ты делаешь? Он же пьяница, дебошир. У него судимость есть! Одумайся, зачем он тебе нужен?
Умом я понимала, что это сумасшествие, что если и менять свои привязанности, то не на этого же отмороженного... И потом было ясно видно, что он просто манипулирует этими своими студентками, ходя по комнатам в надежде на кормежку и приятный вечер.
И его движения, объятия – со мною так было нельзя. Я ведь была Снегурочкой замороженной, и когда руки Юрки касались довольно недвусмысленно моей груди, я уворачивалась.
- Ну что ты? Не бойся, маленькая…
Это было уж слишком! Опять «маленькая». У него не было права на это слово – любое другое, но не это. «Маленькая», «малышка» - это слова старшего, защитника. А он не был никакой не защитник. Он был прохожий, остановившийся у окна ненадолго.
Потом до меня дошли слухи о его «стояниях» с другими девушками.
Я "сорвалась" с его крючка быстро. Охладела и стала лишь подсмеиваться, когда он, вызвав меня из комнаты и, начав разговор с репризы: «Ох, какая! Так и уволок бы…», продолжал: «Ты не могла бы занять рубля два? Или у девчонок попроси…».
- Попроси сам! - пожимала я плечами, даже не возмущаясь такой открытой наглости.
Однажды в мае девчонки ушли в поход с ночёвкой, я же сидела над чертёжной доской. Постучавшись, ввалился Юрка:
- А где все? Посижу у тебя?
Пожала плечами – почему нет, сиди. Он сначала пошарил по полочке, куда мы складывали книги, потом подсел ко мне, положил на плечи руку:
- Работаешь?
- Угу, - кивнула я, продолжая чертить. А у самой в голове картина – когда-то в десятом классе один из нашей компании, разговаривая с одноклассницей, также приобнял её, и я в смятении гляжу: почему она не сбрасывает руку, почему позволяет? Сейчас же сама сижу в той же позиции и хоть бы хны!
- Ну, может, хватить работать, - начинает возить у меня по шее носом Юрка.
И я сбрасываю его руку:
- Или не мешай, или иди.
- Куда я пойду - ночь вон на дворе!
Усмехаюсь:
- Дойди до сорок второй, тебе там точно будут рады, я только что в коридоре Ботвинник видела. (Аня Ботвинник из сорок второй, огненными глазами похожая на Майю Менглет, - одна из привязанностей любвеобильного Юрки).
Парень встаёт, картинно обидевшись, идёт к двери:
- " Ботвинник "! Нужна мне Ботвинник. Чего бы я сюда шёл?.. Ну, ладно, оставайся. Поеду на вокзал, там перекантуюсь, - и замирает у приоткрытой двери.
Я поднимаю голову от доски и делаю ему ручкой - "Пока!"
Что это было? Шпану я не терплю с подросткового возраста, и на тебе! Был бы красавец или умница, а то… Может быть, я «клюнула» на наживку завзятого альфонса, опробовавшего методы одурения неискушённых дур демонстрацией влюблённости. Ведь все мои флирты были сугубо «застольными» (почему и маялась я на другой день после наших дней рождения и праздников от стыда за вчерашнее), никто не давал мне понять, что я нравлюсь вот такая, какая есть, в повседневной жизни. Никто не задерживал на мне взгляда ни в аудиториях, ни в общежитии – все знакомые парни демонстрировали сугубо дружественные отношения. (Письма в ячейке на вахте любой мог перебрать, чтобы удостовериться - кому и кто регулярно пишет). А я до института не испытывала такого бетонного равнодушия к своей личности. Юрка взломал эту стену, я и повернулась к нему на короткое время. Но это было настолько «не то», что отрезвление пришло очень быстро. Анатоль Курагин вовсе мог и не обладать внешностью Василия Ланового, чтобы иметь успех у оставленной без возлюбленного Наташи. Покинутая защитником крепость, исчерпав внутренние ресурсы, может сдаться напористой атаке вовсе не достойного завоевателя. «Не оставляйте женщину одну…»
… И вообще - наша комната отличалась пуританскими нравами: строжайшая финночка Рита бескомпромиссно следила за нашей девичьей чистотой, требовательно спрашивала с соседок о подробностях отношений с парнями после каждого свидания. И это никак не задевало: мы были чисты и охотно отчитывались перед нею… Ну, те, конечно кто входил в круг её влияния.
Свободное копирование
