Человек уходит из родительского дома.
Происходит это потому, что дом стал ему мал. Размер квартиры тот же, так же в нём расположена мебель, живут родители, сестра, как и год назад. А ты уходишь. И ты не осознаёшь вот этого – «мал», просто тебя из него тянет уйти.
Почему мне стал мал дом моих родителей? Ведь там была отлаженная жизнь, добрый Папа, работящая Мама, хлопотливая и заботливая. Любимая сестрёнка, которая уже становилась мне наперсницей.
Почему я не хотела искать место в родном и любимом городе?
Почему?
Судьба меня гнала, что ли. Уже заготовленная для меня судьба, кем-то предписанная, а мне лишь оставалось неясные самой побудительные волнения в сердце материализовывать.
Кроме посёлка и города я фактически ничего не знала, нигде не была (поездка через всю страну в трехлетнем возрасте не считается). Это первое, что приходит в голову – мне хотелось посмотреть другие места и города. Хотелось просто проехаться в поезде. Второе – хотелось новых людей, других, незнакомых, выросших в других местах. Хотелось свободы, надоело (неосознанно, конечно, а понимание этого пришло позже) быть под неусыпным контролем родителей, особенно Мамы.
Я выросла, и мне нужна была собственная жизнь, мне нужно было испытать себя – на что же я способна без поддержки из вне. Конечно, я этого себе не формулировала – меня просто перестал держать дом, как бы комфортно мне там не было.
Думаю, что рано или поздно желание стоять на своих ногах, без подпорки, выталкивает любого молодого человека из родительского гнезда.
Это как встать с четверенек младенцу. Казалось бы – чего проще! Бегай себе, шлёпая ладошками по полу. Нет же! Снова и снова малыш отрывает толстую попу от пола и пытается стоять, а потом – ходить. Без причин и понуканий. Сам. Просто пришло время. В год ты становишься на ножки, после 18-ти – выходишь в мир. Иногда, если нет тех причин, о которых я написала выше (то есть с детства ты поездил с родителями или один по стране или даже по зарубежью, родители не стесняют твоей свободы, материально ты сам себе хозяин, город, где ты живёшь, богат культурными и образовательными возможностями), то ты в родительском доме можешь и задержаться. Но и тогда ты начнёшь чувствовать себя ущербным, пока не обзаведешься своим домом и не почувствуешь – вот теперь ты действительно стал взрослым.
… В середине июля мы с одноклассницей Зоей Нестеровой начали собираться в Томск. Еще в мае и она, и я направили в приемные комиссии выбранных вузов свои заявления о приеме. Мое было написано в произвольной форме. Господи, какие я там глупости написала – мол, хочу изучать электронику, чтобы участвовать в деле "завоевания космоса", вот так - ни больше, ни меньше.
Чего я тогда понимала? Мама, понимая еще меньше, посмотрев вышедший в то время фильм "Девять дней одного года», изревелась: "Нина, тебе то же самое грозит, ты тоже так заболеешь с этой электроникой".
Ответ к двадцатым числам июля нам с Зоей не пришел, и мы решили ехать без вызова. Я уезжала из поселка. Никаких сомнений, что я делаю правильно, у меня не было. Как увещевала меня Мама: «Ты представь, тут тебе все делают: стирают, варят, родные рядом. Как ты будешь там одна? Будь у тебя здоровая нога - ладно, многие уезжают учиться, но ты же не как все, подумай, что ты делаешь!» На помощь призывалось имя Исая: "А Исай! Вернется из армии, ты думаешь, он к тебе в Томск поедет, где ни кола, ни двора?"
И прочее...
Но я закусила удила - поеду!
Конечно, можно было вполне поступить в какой-нибудь местный вуз - их было предостаточно. В десятом мы с параллельным классом организовали вечер «Кем мне быть?» Были приглашены: лётчик, актриса, журналист (кстати, это была Римма Казакова, известна в будущем поэтесса; она в начале 60-х работала в одной из краевых газет), врач, инженер- механик, рабочий (это был мой Папа), кажется, моряк… Каждый расхваливал свою работу. Особенно запомнились Казакова и актриса Театра комедии. Но ни одна из этих профессий мне не подходила.
Я знала, что хорошо идёт математика, английский, что отталкивает рутина, что хочется участвовать в чём-то грандиозном… Куда? Привлекали слова – «связь», «электроника». Ещё – археология, но там же надо ездить в экспедиции, а куда мне? Папа повторял слово «прокурор». Ну, можно, вообще-то, только ведь сразу после школы не примут, надо два года отработать. А где? Опять в ателье? А жить в посёлке? Ой, нет!
И я рвалась на волю, мне так хотелось на простор, повидать и почувствовать другие места, проехаться на поезде, мне так надоела мамина опека, запреты по любому поводу. Но было жалко покидать Галинку и Папу.
Галинка, тринадцатилетняя, к тому времени превратилась в мою наперсницу и помощницу. Она была почти все время со мною, если я была не в школе и ни у друзей. Не знаю, Мама ли настропалила ее быть рядом, даже когда я была с Исаем, или ей было интересно в моем обществе, но мы с нею почти не расставались, и мне она жутко нравилась. Тоненькая, черненькая (я ее называла тогда Галчонок), она ходила в клубный танцевальный кружок и делала там успехи.
Она также хорошо училась, и я у нее была в большом авторитете. Все мои увлечения по сбору репродукций картин, любовь к чтению, стихам и музыке - она поддерживала и разделяла. Я не помню, чтобы мы с нею ссорились. Единственное, в чем мы расходились - это в отношениях с Мамой. Если я протестовала на ее придирки, то Галя покорно все терпела, молчала, а когда буря стихала, то она ластилась к ней. "Подлиза!" - тогда называла я ее.
Хоть моя переписка с Исаем продолжалась, и его письма были полны признаний, воспоминаний о проведенных вместе днях, тоски и любви, но о замужестве я тогда не думала, да и Мама охлаждала меня: "Нет, он к тебе не вернется. Демобилизуется, уедет к отцу, найдет там здоровую, женится. Это пока вы молоденькие, он не обращает внимания на твой недостаток, а придет пора жениться, он и подумает. Брат любит сестру богатую, а жену - здоровую", - заканчивала она своей любимой поговоркой. И добавляла: "Замуж-то ты выйдешь. Симпатичная, образованная будешь - все равно кто-нибудь тебя полюбит, но будет, как и ты, с каким-то недостатком". – "Ну, уж нет, - думала я при этом, - ни за кого с недостатком я замуж не пойду», а вслух заявляла: «Ладно, никто мне не нужен. Возьму у Гали, когда она замуж выйдет, ребеночка и буду его растить".
И вот закончились сборы, и мы садимся в поезд "Хабаровск - Москва". На перроне зареванные Зоина и моя мамы, наши отцы и сестры. Последние напутствия, поцелуи, поезд трогается, набирает ход, из окна мы видим как постепенно отстают машущие родители, и только Галинка, все ускоряя шаг, почти бежит вровень с окном. Поезд быстрее-быстрее, и Галя, легко отталкиваясь от помоста, уже, кажется, летит по перрону, глядя в наше окно и время от времени отворачивая лицо, чтобы уберечься, не наскочить на что-то... Она так бежала до конца платформы, улыбаясь и взмахивая рукой: "До свидания!"
Чуть больше пяти лет прошло со дня операции – срока, которым врачи ограничили мою жизнь. Но вместо того, чтобы совсем уйти из жизни, я только в корне её изменила.
И покинула свой любимый Хабаровск.
Свободное копирование
