14 мая 1940 года
Мишка Горбунов все-таки подошел к А. Подошел и спросил безо всякой робости:
— Ну что это за волосы! Видно, что девочка давно не посещала парикмахерскую! Ну и волосы!
Каков негодяй! Я почувствовал, что вся кровь бросилась мне в лицо, в голову, застучала в висках! Я сделал два крупных шага и тут же оказался рядом. Еще секунда, и я бы сказал Мишке «пару теплых слов», но... не успел, потому что ничего похожего на прошлый поступок с линейкой не последовало. Совсем иное! А. с насмешкой взглянула на Мишку и произнесла:
— А ты зубы вставил? Тебе к зубному врачу надо спешить, Михаил Семеныч!
Вот это да! Таким мелодичным голосом (как музыка, как волшебная флейта!) — и так отбрить! Я не ожидал, но, видно, не ожидал такого отпора и Мишка. Ну и ну! Аня немного резковато поступила, но была права на сто процентов, потому что она — защищалась... «Тебе к зубному врачу надо...» Мишка весь покраснел, ну прямо как помидор, и ушел, все время оглядываясь по сторонам: наверное, хотел определить, не видел ли кто этой пикировки, его, Мишкиного, унижения. Сам и виноват!
А я так и остался рядом с А. И мы заглянули друг другу прямо в глаза (я бы уточнил — в души!) и тотчас молча разошлись, будто кто-то нам обоим скомандовал: «По местам!»
Как же я ликовал! Во-первых, мы, хоть и без слов, но поговорили друг с другом! Такое произошло! Теперь нас нельзя назвать совсем незнакомыми! А во-вторых, — может как-то постоять за себя маленькая птичка — синичка!
В этот день мне везло и дальше. Отныне надо запомнить, что, значит, мое счастливое число — это четырнадцать. Факт!
Что было дальше? А вот что! Перед пятым уроком я подошел к Мишке и самым обычным способом спросил его:
— А почему эта девочка из седьмого «В» посоветовала тебе идти к зубному врачу? Вы, что же, с ней знакомы? Она твое имя знает, и даже с отчеством!
— А, это ты про Аню Гудзенко! Мы давно с ней пикируемся. А отчество она, конечно, сочинила. Почерпнула, наверное, из сказок о медведях — я, как известно, Мишка. Может думает, что я и не Горбунов, а, скажем, Топтыгин? Ха — ха — ха! Прямо как из поэмы Некрасова! Ха — ха — ха!
— Может, тогда она вовсе и не Гудзенко? Ну, если ты не Горбунов, а Топтыгин? Точно ли это ее фамилия — Гудзенко? Или ты тоже почерпнул ее из сказок?
— Ну причем же... Ну зачем же ты так... Я у физички, у нашей дорогой Лидии Николаевны, спрашивал. Она — дама серьезная, выдумывать не станет. Да подобную фамилию и не выдумать... А... Послушай... постой... Собственно, тебе-то чего? А, Большой? Она и тебе понравилась? Скажи — признайся, братец ты мой, не скрывай! И не красней, ты не девчонка черт возьми! Тоже мне, Ленский! Ромео! Тайный вздыхатель!
Ну знаешь ли! С Мишкиной стороны это, хоть, может быть и невольное, но довольно простое и прямое признание... Что же касается его грубости, я мог бы и ответить, но я ничего не сказал. Нужно было во что бы то ни стало найти в себе силы отмолчаться, как бы не приставал Мишка со своими расспросами. Иначе и ее, и меня — задразнят. К счастью, он не продолжил этих «дознаний» — прервал звонок на физику, а к Лидии Николаевне на урок не опоздаешь.
Ехидный, несдержанный парень этот Мишка. И лучше бы думал о своей учебе, а не о чем ином. А то «плешки» хватает, еле вот перешел в девятый, вытянули учителя... Однако он-то спросил Анину фамилию у Лидии Николаевны, не призадумался, не стушевался, не помедлил, как я... Что ж? Молодец... Думаю, что Лидия Николаевна не могла при этом не проворчать, что вот, мол, спрашивает у нее парень из девятого фамилию семиклассницы «неизвестно зачем и почему»... А тут бы еще и я подошел к ней точно с таким же вопросом! Даже представить себе не могу, как бы отреагировала Лидия Николаевна! Уж она бы высказалась!
Дома я хотел было сперва выучить химию: Василий Дмитрич пригрозил, что завтра начнет опрос прямо по алфавиту, а я там, в журнале, чуть ли не первый. Надо повторить старую тему, гидролиз солей, остальное я знаю... Но на часок я химию все-таки отложил, — захотел сперва обдумать мой с Мишкой разговор, он меня почему-то задел, сильно расстроил. Но почему?
Смутное какое-то состояние духа у меня началось из-за Мишки. Получается, что Горбунов задевает Аню не потому, что ему так нравится ехидничать, как я думал раньше. Просто она ему нравится, вот и все! Ну и дела! Такой у него способ общения в данном случае! Как у пятиклашек: то карандаш отнять, то по спине стукнуть, то за косичку дернуть... А то и линейкой дотронуться до макушки!
Ей Мишка не нравится, иначе бы она не смотрела на меня иной раз. Не такая она девочка, она — видно, что серьезная. Но она-то, она-то, оказывается, может нравиться не только мне! И это — несмотря на остриженные косы, на мальчишеский «ежик»?! Что же будет, когда ее косы снова отрастут?
Да, парни станут драться из-за нее на кулаках! Очень просто, так оно и будет! И почему такая мысль мне раньше в голову не приходила? Из-за того, что она — тихая? Из-за «ежика», что ли, тогда? Какая причина моей недодуманности? Ну и чудак же я! Как будто каждый не понимает, что «ежик» — это величина переменная!
Нет, настроение у меня все хуже и хуже. «И скучно, и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды...» Могу предположить, что, если бы на моем месте оказалась девчонка, то не миновать бы ей слез... Конечно, если Ане никто, кроме меня, не нравился бы — это прекрасно, вроде бы лучше и желать не надо. Но, оказывается, мне этого мало, мне хочется, видите ли, чтоб и она никому не нравилась, кроме меня. А уж это, конечно, с моей стороны не только не прекрасно, но просто дико. Признаю, что дико, но, тем не менее... Да, я не ожидал этого от тебя, Большунов Николай Александрович, никак не ожидал. Откуда это первобытное мышление? Тяга к частной собственности? Где же твоя человеческая гуманность?
Все ясно, все очень понятно, а настроение? Настроение даже не на нуле, а все хуже и хуже...
А фамилия Гудзенко — ничего, красивая. Мне ее фамилия понравилась. Завтра взгляну, наконец, на ее успехи или неуспехи в учебе: неужели догнала свой класс, пропустив так много времени, больше полугода? Во всяком случае, ходит на уроки исправно, а если бы ничего не понимала, то посещала бы уже класс ниже... кошмар! «Учет успеваемости» — вот он, висит на стене рядом с нашим, красуется. А может быть, и не стану смотреть... Это меня не очень-то касается, в конце Концов. Пусть Мишка и смотрит «Учет», если ему больше всех нужно. Меня это не волнует!
Не могу понять, — что со мной происходит? Я, что же, на Аню злюсь, что ли? Мишке нравится Аня, это очевидно, но она-то повода не подавала! Наоборот! При мне же резко с ним обошлась! И, значит, причины ни для личной, ни, тем более, для «мировой скорби» — никакой. Что я, Чайльд Гарольд, что ли? Джордж Гордон Байрон, Онегин или Печорин? Или просто у человека нервы шалят? Рановато в моем возрасте...
Ленский, Ромео... Что, Мишка совсем спятил, что ли? Разве Ленский или Ромео были тайными вздыхателями? Сказал бы я ему! Да зачем? Бесполезно, к тому же начнет он опять ко мне приставать с расспросами. А мне и без него очень не по себе...