2 мая 1940 года
Приезжала было из Труняевки приставучая Валентина. Думаю, что теперь, наконец-то, она отвязалась насовсем. Как это получилось? Довольно просто! Она предложила пройтись по праздничной Москве, полюбоваться вместе иллюминацией. А я как отрезал: «Никогда!» Не увещевал оставить меня в покое, как в прошлые времена в Труняевке, а просто взял, да и сказал: «Никогда!» И она тут же попрощалась, не осталась с нами и обедать, как положено гостье. Мне отчасти ее жалко, но ничего не поделаешь, в таких случаях нужны самые суровые принципы и решительные поступки.
Суть даже не в том, что Валентина такая страшненькая, но если бы она (или кто иная) была бы первостатейной красавицей, все равно — никогда. И ни с кем. Даже если маленькая Нюра предпочтет другого парня, когда подрастет. Но она не предпочтет, я этого не позволю, не допущу, потому что на всем белом свете только она мне нужна, только она. И она со временем должна это будет понять и почувствовать.
А пока-то она здесь, близенько, в соседнем классе, и какая это радость! Вот с кем вместе я полюбовался бы иллюминацией, походил бы по праздничной Москве! И разве можно, разве можно делить с кем-то еще свое настроение? Или соединять два настроения в одно? Это если только мое и Ани — но соединить в наше!
Я почти на всех переменках выхожу из класса первым — не хочу ее прозевать. И потом... честное слово, я не ошибаюсь, она на меня тоже поглядывает! Да, да! Такие вот на свете творятся чудеса! И это вовсе с моей стороны никакая не самоуверенность. Родные меня обычно даже «подкалывают», считая слишком тихим и скромным, так что самоуверенности у меня, наверное, совсем нет. Просто я на самом деле чувствую, когда Аня на меня смотрит, а сердце не обманывает... Может быть, Анино отношение ко мне такое же, как и у меня к ней? Может быть? Да не «может быть», а так оно и есть, вот что!
Что еще хотел сказать... Да! Совсем о другом. Случилась одна неприятность. В коридоре, в простенке между ее и моим классами, прибили два учета успеваемости, седьмого «В» и девятого «А». Там, на плотном ватмане, в рамке и под стеклом, черным по белому указаны наши все фамилии, инициалы, названия всех предметов по учебному плану седьмого и девятого классов. Ну и, конечно, самое основное (и самое неприятное!), имеются клеточки для оценок. Я стараюсь, дома себя проверяю по русскому языку, но то и дело продолжаю хватать «посредственно». Аня, конечно, моей фамилии не знает, даже имени едва ли...
«Что в имени тебе моем?»... Но все-таки неприятно, что эти «посы» выставлены на всеобщее обозрение.
Интересно, а что за оценки у нее? Их «Учет успеваемости» мне ни о чем не скажет: я ведь тоже не знаю ее фамилии. По инициалам не угадать. Анна... «А». Я смотрел — там четыре девочки с такими инициалами: Анны или, может быть, Александры какие-нибудь... По фамилии ее никто не называл, по крайней мере, при мне... Разве что спросить у физички, у нашей грозной Лидии Николаевны? Нет, нет... Физичка упадет в обморок, я не осмелюсь. Что же делать? Я не знаю даже фамилии...
А если бы я знал, что бы изменилось? Просто надо ждать, пока мы хоть немного повзрослеем (особенно Аня!) и тогда уж познакомимся честь по чести. Только бы Анечка никуда больше не исчезала, в этом вся задача, об этом все мое беспокойство.
Хорошо, что я знаю хотя бы ее имя, ее чудесное имя. Я ведь слышал — Анна — уже много лет. И у сестренки, и у двух моих теток такое имя. Почему же оно прежде не казалось мне чудесным? А, знаю, догадаться совсем нетрудно: потому что все Анны, родня и знакомые, — другие Анны, а этой Анной может быть только она, только она.
Я все силюсь вспомнить: где и когда я ее уже видел? Ну кроме тех минут в школе на Большом Казенном? Аня, Анечка, где прежде, до школы я тебя видел? Где? И когда? Ну не во сне же такое могло присниться?
Свободное копирование
