Только в 1982 году я стала получать от Светы известия о перемене в ее жизни.
В Чехов в командировку приехал один специалист с Ярославского шинного завода, попал на вечеринку Светиных подруг, познакомился со Светой. Оказалось, что Стас разведен, имеет двух сыновей, живущих с бывшей женой...
Письма Светы этого периода были ни на что не похожи. Раньше в ее письмах были непрерывные ожерелья отчаяния и жалоб... Вероятно, держась суррогатами беззаботности, куревом, может быть выпивкой, она старалась не раскрывать окружающим, как ей плохо, одиноко и неудачно живется, а я была далеко, и она лишь в письмах выплескивала всю свою горечь от неудачно складывающейся жизни.
И вдруг - письма безудержного ликующего счастья. Она переехала в центр Ярославля, в трехкомнатную квартиру, обменяв на нее свою полублагоустроенную двухкомнатку в Чехове.
Стас часто ездил в служебные командировки, в том числе и за границу, привозил оттуда хорошие вещи; часть они сдавали в комиссионный магазин, часть оставляли себе. Они обставили квартиру, купили "Жигули". Света работала в школе, которая находилась чуть ли не во дворе ее дома.
В 1985 году мы договорились встретиться.
Мой супруг сочувственно относился к далёкой и незнакомой ему подруге, читал письма от неё, как продолжающуюся повесть. Света, занятая неурядицами и постоянно находясь в безденежье, ни разу в жизни не приехала к нам в гости, как я её ни приглашала. А в том году они со Стасом наметили съездить в Ленинград, и она предложила мне принять участие в поездке на их машине. Господи! Я ни разу до того не была в Ленинграде. Естественно, я уцепилась за эту возможность, и муж не стал возражать: «Конечно, поезжай! Когда ещё такой случай выпадет?!»
Стас и Света с Дианой и Андреем, младшим сыном Стаса, подхватили меня в аэропорту "Домодедово" и повезли к дому вновь обретённой Светиной сестры Галины, которая незадолго до этого вдруг "нашлась", когда сестрам было уже под сорок. Она никуда и не исчезала, просто мать Светы и Галины, оставив старшую дочь мужу при разводе, никогда не рассказывала Свете о существовании у нее сестры, а сама Света по малолетству этот факт не запомнила. Галя же знала о существовании Светы и долго разыскивала мать и сестру. Наконец, сестры встретились. Конечно, Галя не могла забыть, что Нина Петровна оставила её, маленькую, без своего попечения да еще и разлучила ее с родной сестрой, поэтому отношение между матерью и старшей дочерью восстановилось не сразу. А Света, хотя и признала кровное родство с Галиной, душевно сблизиться с нею не могла, в чем мне сама призналась: "Уж очень мы разные".
Воспоминания о той поездке – отрывочны, но ощущение переполненных впечатлениями дней не исчезло до сих пор. И связано это не только с новыми, давно желанными местами, но и всей атмосферой той длительной поездки на автомобиле.
Света рядом со Стасом («Я – штурман», объясняет она, обернувшись), на коленях у неё карта, и идёт профессиональный обмен мнением – это тот поворот или надо ехать до следующего. Машина притормаживается, они склоняются над картой, переброс репликами (сколько внимания к словам собеседника), улыбаются друг другу, и мы трогаемся. Или вдруг небольшая поломка, и мы со Светой уходим под придорожное дерево и продолжаем нескончаемый разговор, а Стас с Андреем возятся с колесом. Диана ходит между деревьями и бросает в нашу сторону ревнивые взгляды.
В машине нас пятеро, я – у окна, за Светиной спиной, рядом сжата между мною и Андреем – Диана. И ей, так мне казалось, поездка не нравилась. Она капризничала и уросничала. Но Света была – само терпение. Однажды меня укачало – клонило в сон. И Света, заметив, остановила движение и достала из багажника подушку – «тебе будет ловчее».
Остановились мы у прекраснейшей ленинградской добрейшей семьи (родственников Светиной знакомой), которая приняла нас как родных. До чего все были к нам внимательны в этой поездке, будто мы всем, с кем общались, были близкими людьми. Как удивили нас ленинградцы своей отзывчивостью: если мы, заплутав в ленинградских переулках, обращались к прохожему, будь то пожилая женщина с хозяйственной сумкой, молодой человек или стройный военный - любой человек резко менял направление движения, останавливался и подробнейшим образом разъяснял нам наш дальнейший путь.
Первым делом решено было посетить «Эрмитаж». Поколесив по центру, полюбовавшись на голубую Смольненскую церковь, мы припарковали «Жигули» и отправились в музей. А там решили разойтись. «Что вы будете ко мне подстраиваться, - решила я не связывать их своей медлительностью, - давайте условимся о времени и соберёмся в вестибюле к…» Время было назначено, я отправилась искать Рембрандта и «Мадонну Литту» и, понятно, заблудилась. Не в смысле, что пошла не в ту сторону, а в том – что всё время отвлекалась и заглядывала то в один заманчивый зал, то в другой, то замирала перед скульптурой Петра, то – перед каретой… Одним словом, отгуляв четыре часа и спустившись к месту встречи, я застала всю компанию в сборе несколько раздражённую – оказывается, мы назначили время – четырнадцать часов, а я вернулась к четырём. Пока шли к машине – выясняли, кто кого не понял. Понятно, я оказалась в меньшинстве: они-то по музею двигались все вместе.
Недосмотренный, а вернее, лишь на сотую часть увиденный «Эрмитаж», снился потом мне несколько лет – как я иду сквозь зал со скульптурами и мумиями и не могу себе позволить остановиться – должна спешить. Эти сны всегда были динамичны – иду и иду…
Погода в эти дни стояла не ленинградская, не та, о которой в песне: «Не изменяя весёлой традиции – дождиком встретил меня Ленинград». Погода выдалась отменная – тепло, не жарко, солнечно, голубое небо. И в один из дней мы поехали к Петропавловской крепости. Прошлись по её территории, в соборе побывали, между захоронениями царей походили, крепость обошли, а вот спускались ли в равелины – не помню: картина «Княжна Тараканова» всё забила. При слове «равелин» - она в памяти всплывает.
Решили искупаться. К Диане (для своих 12-ти лет выглядела она вполне на 15) стал клеиться какой-то дядя, и Света нахмурилась. Стас что-то пытался объяснить ухажёру, но тот стал задираться. Пришлось уехать. После пляжа у Светы и Дианы испортилось настроение, и было решено ехать за город.
Пушкин, Петергоф, Павловск, Царскосельский лицей («Обязательно, - сказала Света, - мне надо по работе»), классы, жилые комнаты лицеистов, Пушкин на скамье, нимфа у разбитого кувшина, пруды, мостики, павильоны. Мы уже не теряли друг друга из виду, и даже, если расходились, то шли в видимости спутников.
Последний день было решено посвятить магазинам…
Так и остались мне на память о той поездке фотография у фонтана в Петергофе да театральная сумочка, которую я, преодолев жлобство (уж больно была для меня дорогая), купила себе в огромном Ленинградском универмаге.
Теперь это уже раритет, и мои внуки, возможно, не выбросят её и будут хранить: «Бабушкина театральная сумочка», не зная, что у неё есть имя: "Светина".
