В переписке между Москвой и Женевой немало внимания уделялось культурной составляющей. В силу обстоятельств за рубежом оказалось достаточно много русских артистов, музыкантов и целы коллективов; естественно, им надо было как-то прокормиться, и они не сидели, сложа руки.
Старшая дочь, Татьяна всерьез занялась пением.
В мае 1925 года пишет, что Татьяна готовится скоро выступить с итальянской программой. «Сегодня вечером она будет участвовать в конкурсе красавиц для синематографа. Здесь учреждается фабрика для фабрикации фильмов, и для этой цели конкурс – главное, чтобы лицо хорошо фотографировалось, ну и кроме того, нужны, конечно, грация и изящество и все прочее тому подобное».
Другие дети в 1926 году стали играть на балалайке, причем «весьма недурно». По словам Гречанинова, в Париже они бы хорошо заработали, играя в ресторанах. Конечно, в Париже, да и не только там, балалайка – экзотика, «русский колорит». И, как выяснилось в дальнейшем, неплохо оплачивается. В дальнейшем стали выступать с балалайками на радио Женевы, за что в разное время платили до 100 франков за сеанс.
Летом 1933 года Владимир Александрович пишет брату:
- Есть ли у кого-нибудь из твоих знакомых хорошее радио, по которому можно было слышать и Женеву (мы здесь на Филипсах слышим Москву)? Если да, то послушай Женеву в субботу 8 июля в 8 часов вечера по среднеевропейскому времени. Мы играем на балалайках. Если слушать возможно, то я нарочно вставлю для тебя «Звонили звоны», которые и спою – за тысячи верст меня услышишь!
В мае 1930 года сообщает, что занимается, в основном, клубом и балалаечным оркестром. Что ездили с оркестром в Лозанну, где происходил международный радио-конгресс, в котором принимали участие и три делегата от России, и их оркестр был «гвоздем сезона».
«А у детей еще и трепка с праздником русской культуры, где задумали поставить акт из «Пиковой дамы», в котором поют Таня, Инна и Ляля. А у Ляли еще и конкурсная работа по живописи. Словом, минуты свободной ни у кого нет».
В мае 1927-го посылает брату подробный рассказ о музыкальной выставке в Женеве. Что общее впечатление – довольно бледное. Что самое интересное сосредоточено в ретроспективном отделе – собрание старинных инструментов, рукописи Бетховена, Моцарта, Шумана, Брамса. В коммерческом отделе – рояли всех известных фирм, граммофоны. «Цены роялей сплошь вдвое дороже, чем до войны. <…> Из новых изобретений интересен клавишный инструмент, удивительно имитирующий наверху скрипку, а в басу виолончель. Прекрасный инструмент для домашнего употребления, где нет скрипачей и виолончелистов, но цена 2500 франков».
В 1937 году Татьяна выступила с концертом в Женеве и имела успех, хотя критика была довольно суровой. Звали выступить с концертом в Париже. Советские представители при Лиге наций уговаривали ее дать целую серию концертов в России. Последнее, похоже, не состоялось.
В июле 1926 года в Женеве проходили гастроли пражской группы Художественного театра – спектакли «На дне», «Бедность не порок», «Живой труп», «Женитьба», Чеховский спектакль («Хирургия», «Предложение», «Юбилей»). Имели успех. «Играют великолепно, совсем как во время оно при Станиславском. И Станиславский, и Качалов, и Германова, игравшие в этой группе, ее вполне одобрили <…> Русская колония прямо обалдела, даже все грибы прилезли, брали билеты на все спектакли, все разорились».
В декабре 1928-го был у них концерт Шаляпина, за выступление ему заплатили 3000 долларов, самые дешевые билеты были по 13 и 14 франков. «Я, конечно, не был, ибо билет не по карману. Саня, бывшая в волнении 2 недели, отправилась на концерт без билета и представь себе, ухитрилась попасть на второе отделение. Какой-то господин уходил с середины концерта и отдал ей свой билет.<…> Пел Шаляпин непозволительную дребедень, голос далеко не прежний, и все-таки еще очень хорош, каботинства прибавилась масса, успех был большой и критика хвалебная».
В письме от 11 ноября 1929 года сообщает о домашнем концерте, где «наибольший успех выпал на долю моих ребят, сыгравших свой репертуар на балалайках, причем мои ребята еще и пели. Лялино контральто вызвало сенсацию. Комплиментам «талантливой семье» и Лялиному голосу не было конца, и Саня сияла от тщеславной гордости. <…>Между прочим, ребят пригласили играть на балалайках 2 раза в месяц на здешнем радио и притом уже с оплатой по 50 франков за сеанс. Они согласились, но встал вопрос – что играть? На 2 ближайших выступления их репертуара хватит, а дальше что? Так что нужны ноты, и как можно скорее. Возможно, что после радио последуют приглашения в киношку, что могло бы составить недурной побочный заработок по 100 франков за вечер».
В июле 1930-го на август уже назначены сеансы на радио, надо готовиться. Еще театральные заботы – надо готовить для клуба большую пьесу целиком. Варианты: «Иванов», «Чайка», «Свои люди – сочтемся», «Волки и овцы».
В августе того же года неожиданно предложили выступать в местном Курзале, где за 15-минутное выступление получили 200 франков, а впоследствии гонорар должен дойти до 500 франков.
Вот и получается, что за пропаганду русского музыкального искусства в Швейцарии неплохо платили.
В августе 1934 года он пишет племяннице Ольге о Шаляпине:
«Шаляпин действительно поет все еще совершенно изумительно. У нас довольно много его дисков. К сожалению, он часто позволяет себе недопустимые вольности в обращении с авторскими текстами <…> но, тем не менее, проявляет столько таланта, что ему всё прощаешь, в том числе и фальцет по верхам, который ты называешь пианиссимо».
В июне 1937-го снова приезжал с гастролями Шаляпин. Владимир Александрович на концерт не пошел, не желая портить впечатление от былого Шаляпина. Его жена и дети ходили. «Еще 2 года тому назад Шаляпин был стареющий гигант, теперь же стал высоким стариком. Саня говорит, что от прежнего голоса почти ничего не осталось, но иногда все-таки захватывает. Критика единодушна, что в концерте чувствуется былая величина, из-за которой прощаются непростительные в сущности вольности темпа и ритма. Как это далеко от концерта льва-Рахманинова!»
Еще один вопрос, которым живо интересовался Владимир Александрович – это изменения в облике Москвы.
В письме от 27 февраля 1937 года – племяннице Ольге:
-А вот жаль, что ты не прислала мне плана города Москвы. Нет таких планов, или высылать их запрещается?
В июне того же года – ей же:
- Открытки с видами Москвы меня мало интересуют, тем более что новые стройки совсем не подходят к русскому характеру города, резко диссонируют с его своеобразной архитектурой. Новейшие требования архитектуры стараются не нарушать гармонии старого, и даже за городом приспособляются к характеру природы».
В июле 1930-го интересуется, давно ли пошла электричка по Ярославской дороге. «Воображаю, как довольны пригородные жители». В Швейцарии уже давно были налажены быстрые и регулярные пригородные сообщения на электрической тяге, а в СССР короткий участок Москва – Мытищи стал первым на Московском узле.
В феврале 1936-го высказывается по поводу реконструкции Москвы:
- Неузнаваемость Москвы, в особенности снос чудесных стен Китай-города, мне совсем не по сердцу. Здешние урбанисты не такие варвары. Строят великолепные модные кварталы подальше от центра. Старинные же центральные кварталы оставляют в полнейшей неприкосновенности, по крайней мере, внешне, чтобы не лишать города его основного характера, служащего главой приманкой для туристов. Москва была одним из красивейших городов мира, а если превратить ее в банальный современный город, уничтожив старую оригинальную красоту, то что же останется от всей ее своеобразной прелести?!
Более семи десятилетий прошло со времени цитируемой переписки, а проблема искажения облика Москвы остается актуальной. Да что облик! Однажды я приехал в район, где не был несколько лет – и вначале,выйдя из метро, не мог понять, где нахожусь. Несмотря на то, что в общей сложности проработал там восемь лет!
Но вот что странно – Владимир Александрович почему-то обошел молчанием московское метро, которое тогда произвело на всех большое впечатление. Может быть, потому, что в Швейцарии не было больших городов, и только совсем недавно там появился первый метрополитен. И ведь не в Женеве, и не в Берне, а в Лозанне.
- IV-
В 1939 году началась Вторая мировая война, и вся международная переписка прекратилась. Швейцария вместе со Швецией оставалась островком стабильности, мирной жизни в Европе. Как там они жили во время войны – неизвестно. Как жила семья его брата – сестра и племянница – мы знаем, но не об этом сейчас речь.
А каково жилось Владимиру Александровичу во время войны в мирной Швейцарии, мы не знаем. Насколько мировая война отразилась на тамошней жизни? Некоторое представление можно получить из нашего сериала «Семнадцать мгновений весны» - но насколько достоверно?
После Отечественной войны из Швейцарии пришло всего три письма. Первое датировано 28 октября 1945 года. Сообщает, что все ивы, здоровы и более или менее благополучны. «Если возможно, пришлите как можно скорее тоже воздушной почтой, хоть такое же краткое сообщение, чтобы мы знали, по крайней мере, все ли вы еще на этом свете. Шутка сказать – 5 лет ни малейшего известия!»
Не пять, а все шесть с хвостиком. Еще сообщает, что у Марины и Ляли по дочке. Не указан ни возраст, ни как зовут.
Было еще письмо от 24 февраля 1946 года, более подробное. Отвечает на письмо брата Павла, которое добиралось из Москвы воздушной почтой ровно месяц (раньше на лошадях возили быстрее).
«Порадовало нас, что и твоя дача осталась цела. Я был уверен, что она была разрушена немцами, когда читал в свое время, что они подошли к Звенигороду. Да, во время войны мы немало дрожали за судьбу далекой родины, и в особенности Москвы и ее обитателей. Ведь если бы не отстояли Москвы, то прощай, Россия-матушка. Образовалось бы какое-нибудь новое сибирское царство, но это была бы не Россия».
Далее Владимир Александрович сообщает о семье.
Что Татьяна живет с мужем в Нью-Йорке, поет на радио и в концертах. Собирается на побывку в Женеву. Муж ее издает свою газету. Помогают материально – по 200 франков ежемесячно.
На этом переписка заглохла. Связь с заграницей в мирное время хоть и не запрещалась, но и в более позднее время на наших людей, поддерживающих такие отношения, смотрели косо, хотя и особых последствий не происходило.
Что Сергей развелся со своей первой женой, и два года назад женился на пианистке, окончившей здешнюю консерваторию. У них дома 2 рояля, часто играют в 4 руки.
Что Ляля после двухлетнего вдовства вышла замуж опять за румына, морского офицера, и очень довольна. (Первый муж был инженер-химик, работал на керосиновом заводе). У них свой дом в Бухаресте, до войны был автомобиль. Дочке уже два года.
Что Ина живет с родителями и работает у доктора.
Коля все еще холост. Переселился в шикарную квартиру, его торговое дело (пишущие машинки) идет хорошо.
Марина с мужем Николашей живут в Берне. У них дочка Катя, 6 лет.
О себе сообщает, что ему уже 73 года, Сане – 70. Сильно похудел, сердце стало пошаливать. Продолжает работать с шоколадной фабрикой.
Третье послевоенное письмо Владимира Александровича датировано 24 августа 1946 года. Сообщает, что был болен – третий сердечный кризис, пролежал шесть недель, теперь поправляется. Занимается торговыми делами по телефону – хорошо, что покупатели его знают. Сидит дома, никуда не выходит, а в церкви продолжают поминать болящего раба божия Владимира.
«Неизменно слушаю по радио русскую музыку, когда она здесь дается. Часто играют Чайковского, 6-ю и Шехерезаду, Римского-Корсакова. Никогда Мясковского. Из новых слышал 2 раза петербургскую Шостаковича (бесконечной длины пустое место), 7-я симфония лучше. Гнесин, Глиэр и Александров – все по-прежнему бесталанны…»
Это письмо – последнее по времени, имеющееся в моем распоряжении. В это время в Москве жили его брат Павел Александрович (1882-1951), сестра Софья Александровна (1884-1961), племянница Ольга Павловна (1908-1997). Последняя явилась хранительницей семейного архива и доживала свой век в моей семье. Именно благодаря ей и сохранились женевские письма Владимира Александровича, на основании которых стало возможным написание этой работы. Материалы же, имеющие отношение к музыкальной и научной деятельности Павла Александровича, были переданы в Музей музыкальной культуры имени М.И.Глинки.
… Через много лет нежданно-негаданно сведения о Татьяне появились в нашей печати. 18 мая 1991 года газета "Советская культура" опубликовала статью Надежды Кожевниковой "Тайная любовь", посвященную жившей в Швейцарии, а потом в США Татьяне Ламм-Слоним. Статья, надо сказать, довольно бестолковая, но кое-что из нее почерпнуть можно.
Из контекста видно, что в 1991 году она была жива. Приводится фотография, которая была помещена на конверте пластинки, выпущенной в США вскоре после войны; фотография подретуширована, и по ней нельзя судить о том, как выглядел оригинал в 1991-м.
И что на всех этапах своей деятельности Татьяна уделяла большое внимание пропаганде русского, а потом и советского музыкального искусства за рубежом.
Вместо эпилога. Последний привет
Владимир Александрович умер в 1950 году, точная дата мне неизвестна. От брата Павла, который к тому времени был неизлечимо болен, факт смерти скрыли. Павел Александрович умер в мае 1951 года; была гражданская панихида в Малом зале Московской консерватории. Я был и на панихиде, и на похоронах. Сестра пережила его на десять лет.
В 1959 году по почте поступил последний привет из Женевы от вдовы Владимира Александровича Александры Петровны и его дочери Ирины (домашнее имя Ина). Привожу его целиком с сохранением орфографии и пунктуации оригинала:
- Стандартная почтовая карточка. Адрес:URSS Moscou Софие Александровне Ламм, Средне-Кисловский переулок № 5/6 квартира 25. Обратный адрес: exp.Mille I.Lamm 10 Bd des Tranchees Geneve (так в тексте - В.Л.)
Женева, 19.2.59. - Дорогая Софинька, получив случайно твой адрес, спешу послать Тебе карточку; ужасно хочется узнать, как-то вы все поживаете. Как Ты себя чувствуешь, чем живешь, чем занимаешься Олечка, жива ли Мумутя и где она и тетя Лиза живут теперь? Мы узнали случайно из журнала о кончине Павлуши, мы писали Вам, но ответа не получили. Наверно был не верный адрес. Очень сочувствовали Тебе и Олечке, тем более что это случилось вскоре после смерти папы, и чувствовали себя тоже сильно осиротевшими. Папа, до последнего момента оставался самим собой, интересовался всем, слушал радио, и читал, его нам очень не достает. Напиши нам поскорее и как можно больше. Папа болел 4 с половиной года и умер от болезни сердца. Хотелось бы нам также получить сведения о детях Зины и Лизы. С нетерпением будем ожидать известий от Вас. Целуем Вас крепко. Ина и мама.
Фото из архива автора
Свободное копирование
