Ознакомившись с двумя «Хранить вечно», сделав свой вывод, простив их от всей души, я подписал статью 206, что означало конец следствия. Но что это? Николай Васильевич, друг Лаврентия, певший в юности «Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою», протягивает мне руку, да не просто протягивает, а говорит, да что говорит:
– К сожалению, вас не выпустят. Вас осудят! К сожалению! Но если вы будете вести себя там, в лагере, так же, как вели себя на следствии, вы выживете и выйдете на свободу. – С этими словами он пожал мне руку, и я тоже, так как был поражен его словами.
Мое сопротивление вызвало уважение. У кого? У следователя! На Лубянке! Это было мне наградой и подтверждением, что один в поле воин, если помогает ему Господь. А мне Он помогал.
Вскоре загремели бутылки в авоське, «воронок», в «воронке» ящик, а в ящике я. В соседнем ящике кашляют, в другом чихают, «воронок» мчится в Бутырки. Процедура приема, шмон, бокс, камера общая, знакомых нет. Последний ложится у самой параши, восхождение начинается от этой вонючей точки в порядке очереди. До окна далеко, но «надежда юношей питает».
Камера ожидающих решение ОСО. Там я встретил Льва Копелева, высокого, худого, с черной бородой, с выразительным лицом, весь облик которого напоминал апостола Павла кисти Эль Греко. Он сразу всем своим видом привлек мое внимание как художника. Рыбак рыбака видит издалека. Чем-то и я привлек его сердце, хотя я не был похож ни на апостола, ни на пророка, а быть может, на Давида, победившего Голиафа. Мы быстро подружились. Он уже просидел около пяти лет и прошел тот путь по лагерям, который ожидал меня и был мне неведом, но не страшен.
Лагерь лучше, чем тюрьма, это я слыхал не раз. В каждом лучшем есть худшее, и сразу разобраться и понять невозможно: нужен опыт. Опыт лежал на нарах, ходил по камере, я присаживался или шагал с ним рядом и впитывал в себя «премудрости Соломонова чтения». Мой «Соломон» был мудр, и часть сей мудрости входила в меня. Вся лагерная мудрость очень проста – выжить, сверхмудрость в том – как? Подводных камней и рифов уйма: о каждый можно разбиться; задача в том, чтоб миновать их, пройти и по возможности помочь другому сделать то же. В этом и была мудрость моего «пророка». Это мне импонировало в нем, и я с благодарностью слушал. Благодарность моя ему и по сию пору жива! И очень хочется мне передать ее по наследству всем, всем! Вы, Лев Зиновьевич, спасли мне жизнь, и через меня, спасенного Вами, Вы дали ее моим детям, внукам и правнукам до окончания мира! Аминь! Вы спросите: «Как, чем?» Вы, быть может, меня и не помните, можно ль все и всех помнить? Это неважно, важно, что я помню. А спасли Вы мне жизнь одной фразой. Вот она: «Единственное место в лагере – это санчасть. Работая в ней, жив будешь и других спасешь». Этой мыслью Вы зарядили меня, и я нажал курок, когда настал момент.
Свободное копирование
