Пока я не уехала из родительского дома, наша семья сменила три жилища.
Поженившимся Якову и Дусе Герман была предоставлена комната в трёхкомнатной квартире в двухэтажном деревянном доме. Кроме нас, в ней проживала семья Павловских – тётя Нэля, дядя Коля, баба Зина и два мальчика, которые были старше меня, и я с ними почти не общалась. Плохо помню эту квартиру – но большая кухня (большая с моей точки зрения) с печью, чулан, вместительная прихожая – это запомнилось. Куда выходили окна нашей комнаты – не помню, но во дворе дома, помню, была насыпь, покрытая землей, и была в насыпи той дверца, изредка открытая, куда можно было заглянуть и увидеть ледяные стены, присыпанные опилками. Кажется, это было что-то вроде морга – неподалеку от нас находилась поселковая больница. И ещё во дворе находился длинный сарай, на покрытую черным толем крышу которого жаркими ночами мы с Папой взбирались, чтобы, расстелив там одеяла и подушки, спать под открытым небом – дома иногда это было делать невозможно из-за резко разросшейся семьи.
В 1952 году завод, к которому относились и ЖКО, где работала Мама, и ремесленное училище, где работал Папа, предоставили моим родителям две комнаты в новом деревянном неблагоустроенном доме, имевшем восемь квартир и два этажа. Такие типовые дома строились тогда повсеместно. Кое-где они сохранились по сей день. Почерневшие, кривобокие, латанные-перелатанные, приобретшие за время своей жизни кое-какие удобства, они все еще служат жильем людям, которые до перестройки не успели перебраться в новые дома. В квартирах этих домов по две-три комнаты, кухня, кладовка. При их постройке никаких удобств в домах не было. Во дворе строилась шестиугольная уборная, в кухнях стояла печь с чугунными конфорками, на несколько домов в близлежащем районе ставилась колонка, куда каждое утро мы с ведрами ходили за водой. Позже эти дома "благоустраивались". Печки убирались, в дома подводилось горячее отопление, канализация. Ванны размещались на место убранных печей. Когда они не использовались, то стояли, покрытые фанерой и клеенкой, и служили подставкой для кухонной утвари. Унитазы размещались в кладовках. Иные умельцы ухитрялись вместить в кладовку и ванну - получался совмещённый туалет...
В каждую квартиру вселяли 2-3 хозяина. Только многодетные люди могли рассчитывать на получение отдельной квартиры. К моменту, когда родителям выделили две комнаты в таком доме, наша семья состояла из Мамы, Папы, меня с сестрой, бабы Саши (маминой Мамы) и дяди Васи, младшего брата Мамы, который, отвоевав на Великой Отечественной и после войны отслужив до 1947 года на Дальнем Востоке, остался, поддавшись маминым уговорам, на поселке им.Горького. Вся эта компания проживала на 18-ти квадратных метрах. Путем каких-то передвижек мы оказались в 2-хкомнатной отдельной квартире впятером, а дядя Вася - один в нашей старой комнате, где он прожил до того времени, пока не построил себе и своей семье дом.
Сестренка Галка, появившаяся в августе 1949 года, сперва была под приглядом бабы Саши, но потом, когда дядя Вася «переманил» (по маминому выражению) к себе бабушку (у него появилась сначала Надя, потом Сережка), присмотр за Галей лег на меня, (конечно, когда Галя еще не посещала ясли или садик), от чего, естественно, я не была в восторге. Но когда баба Саша жила у нас, это было еще хуже, потому что на мамины вечные запреты накладывались еще и бабушкины.
Вот прочла в интервью Арьева: «То, что он в этом возрасте видит за окном, и является его родиной, это человек носит с собой». Так вот, я не помню, что было за нашим окном в доме на улице Серова, куда меня принесли из роддома и где я прожила почти 9 лет, а вот из окна на улице Ломоносова слева открывался вид на кирдом (сокращённое от «кирпичный дом»), где жила школьная подружка Света, справа - котельная с длинной трубой, вдали ещё один кирдом, дальше двухэтажные благоустроенные дома, где проживала посёльская элита, а в центре двора – шестиугольное строение: уборная, к которой от крыльца нашего дома шел деревянный тротуар. Над крышами двухэтажных домов, выходящих на улицу Жуковского, голубели округлые вершины сопок. Для мамы они служили предсказателями погоды: «Что-то сопки нахмарило, - говорила она, глядя из окна, - как бы завтра дождя не было».
А вот из окон следующей нашей квартиры – по улице Жуковского – видна была центральная площадь посёлка. А за нею – клуб.
На Серова прошло моё детство, на Ломоносова – отрочество, на Жуковского – юность.
