Богушице

 Наступила четвертая, последняя военная осень. Белорусская операция под кодовым названием «Багратион», осуществленная силами 1-го Прибалтийского, 1-го, 2-го и 3-го Белорусских фронтов, оказалась одной из самых крупных операций Великой Отечественной войны. Фашистская группа армий «Центр» потерпела сокрушительное поражение. Была освобождена вся Белоруссия, бОльшая часть Литвы и польские земли к востоку от Вислы. Линия фронта на участке 2-го Белорусского фронта стабилизировалась по реке Нарев от города Ломжи (бывший губернский город России) до впадения в реку Вислу и далее по ней до Варшавы.

     Штаб бригады разместился в бывшем имении Богушицы у шоссе Ломжа – Снядово. Много раз в 1940 и 1941 годах я проезжал или проходил пешком мимо имения, направляясь в субботу вечером или утром в воскресенье в Ломжу на отдых. Останавливался я в гостинице, а время проводил на реке, загорая и купаясь, или занимаясь греблей. Вечером шел в кинотеатр, либо коротал время со знакомой полячкой. Рано утром в понедельник я возвращался в Снядово. И вот я снова в обжитых мной местах!

     Всю осень шла спокойная штабная работа: проводили боевую подготовку с личным составом батальона и штаба, участвовали в смотрах, а главное – отдыхали перед последними сражениями. Вечера обычно были свободны, и мы развлекались, кто как мог – играли в карты, шахматы, попивая гродненское пиво, доставляемое нам в бочках. Лишь иногда проводилась инженерная разведка на передовой.

     В этот период мы как следует узнали нашего нового командира бригады полковника Миротворского. Он был прямой противоположностью своего предшественника – Соколова. Формалист, любивший командовать из штаба, находясь вдали от зоны боевых действий, он был далек от простых человеческих отношений с подчиненными. Любил хорошо поесть и выпить горячительного, устраивал длительные застолья с приглашением некоторых командиров, в том числе начальника штаба Прощенко и меня. На другой день обязательно требовал доложить исполнение его приказов и заданий, зная, что выполнить их было невозможно из-за пребывания у него за столом накануне. Подлость его выяснилась позже и в наших аттестациях.
     Однажды в период наступления в Белоруссии я, сопровождая Соколова в поездке, увидел в брошенной автомашине немцев горные лыжи, и он мне разрешил взять их с собой. Я их сдал в нашу хозяйственную часть, и они следовали со штабом. Много позже при очередном переезде Миротворский увидел мои лыжи при погрузке со склада и приказал оставить их. На мои просьбы он не реагировал, и это в то время, как в обозе возили его многочисленные трофеи, включая пианино.

     В целях обеспечения будущего наступления командование 2-го Белорусского фронта решило создать плацдарм на западном берегу реки Вислы. Для успеха операции нашей 49-й армии было приказано любой ценой форсировать реку Нарев в районе города Остроленка, закрепиться на его западном берегу и отвлечь к этому ложному плацдарму внимание и силы противника. Для придания этой операции большего масштаба, после переправы пехоты нашими саперами для дезориентации немцев был наведен понтонный мост, который несколько раз разрушался и снова восстанавливался. На созданном маленьком плацдарме и на переправе царил настоящий ад. Большие потери несли пехота, состоящая в основном из штрафников, и наши саперы. Через несколько дней остатки переправившихся частей были вынуждены отойти на левый берег, но за это время на Висле был создан плацдарм, сыгравший большую роль в будущем успешном наступлении.
     Однажды во время описанной операции я был направлен ночью в 147-й  и.с.б. для уточнения обстановки и решения возникающих вопросов на месте. Буквально за несколько минут до моего прибытия на место огонь почти прекратился, и пока я там был (что-то около двух часов), все было спокойно. Командир батальона Шепелев мне потом говорил, что я родился в рубашке.

     В Богушицах к нам в полевой госпиталь при медсанчасти положили, я уж не помню при каких обстоятельствах, солдата Фадеева, знакомого мне по автодорожному институту. У него была повреждена кисть правой руки (отсутствовал указательный палец) и он подозревался в самостреле. Я зашел к нему поговорить, не затрагивая причину ранения. После этого я потерял его из вида и дальнейшую судьбу не знал. 45 лет спустя в Московском доме архитектора отмечалась годовщина окончания института. Среди присутствующих был и Фадеев. Внимательно разглядывая его издали, сидя за столом в ресторане, я убедился в отсутствии у него указательного пальца. Когда же я с ним разговорился и напомнил о нашей встрече на фронте, он, к моему удивлению, даже факт ее отрицал.

     Подходил к концу 1944 год, подготовка к одному из решающих наступлений завершалась. У большинства солдат и командного состава было приподнятое настроение, и в штабе бригады была организована встреча Нового года. Я находился в это время при штабе одного из батальонов, за мной заехали на санитарной машине и отвезли за несколько километров в большую польскую деревню, где размещался штаб бригады. Мы изрядно выпили и я, сильно опьянев, решил проветриться на морозе. Побродив некоторое время, я потерял из виду избу, в которой мы отмечали праздник, и решил возвратиться к себе в батальон пешком, благо при мне был планшет с картами и электрический фонарь. Хмель почти прошел и за пару часов, никого не встретив, я благополучно добрался до своей землянки. Вся эта история со мной могла кончиться трагически в – чужой стране, где действовали отдельные бандитские формирования из числа поляков, относившихся к нам враждебно, это могло случиться.

     Для меня закончился период военных действий на территории, по которой я прошел и проехал дважды в составе действующей армии: сначала отступая на восток, а затем наступая на запад практически по одному и тому же маршруту.