Подобные порывы рано проглядывали в его корыстолюбивой натуре. Так прошла вся его жизнь; он сознавал, что общество не может относиться к нему с уважением, и потому постоянно бравировал и задевал каждого беспощадно своим злым языком.
Вспоминаю один анекдот, характеризующий Ивана Николаевича. Дед мой говорил всегда, что разделит имение при жизни, чтобы быть покойным, что между его детьми не будет неприятностей: незамужние дочери получили Сукманово и Фурово, сыновья — Яхонтово и Ведянцы. Когда раздел был совершен, дядя мой продал вскоре свою часть Ивану Николаевичу; последний заезжал часто к нам из своего нового имения и постоянно хвалился, что крестьяне любят его необыкновенно.
— Они меня обожают,— рассказывал он однажды Корсакову и моему отцу,— любят меня гораздо более прежних владельцев. Когда я осматривал лес, мне пришлось раза два завтракать под толстым дубом, широко раскинувшим свои ветви. Вообразите, друзья, они назвали это дерево — Иванов дуб! Это изумительно!
Моему отцу было неприятно слушать его разглагольствования, тем более так как он знал, что все это неправда,— но он молчал; Корсаков же потерял терпение, ударил кулаком по столу и вскричал:
— Оставьте меня в покое с вашими глупостями! (франц.) He верю я всему этому; ты набавил оброк, ты сажаешь неплатящих в рабочий дом; при Тучковых этого никогда не было,— и ты рассказываешь нам, что они тебя обожают? Да, верю, они назовут это дерево Иванов дуб, но знаешь ли когда?— когда они тебя на нем повесят!
Всем стало неловко; Иван Николаевич принужденно засмеялся, а Корсаков спокойно вышел из комнаты, насвистывая какую-то французскую песню.
Свободное копирование
