30 апреля в школе открылось торжественное собрание, посвященное празднику. На собрание пришли стар и млад. В школе было два класса. Помещение, имевшее площадь примерно 60 кв. метров, быстро заполнилось народом.
Был избран почетный президиум в количестве 5-7 человек. Меня туда тоже включили, как представителя от Красной Армии. Также в президиум была выбрана моя сестра Аня, как лучшая доярка нашего колхоза. Вошел в президиум и председатель колхоза Василий Литвинов, инвалид войны. Он был без руки. В президиуме были представители от комсомольской и партийной организации.
С докладом, посвященному международному празднику, выступил председатель колхоза Литвинов. После доклада колхозникам были вручены награды за хорошую работу. Моя сестренка была премирована за труд месячным поросенком.
После торжественной части в школе начался праздничный ужин и танцы. На столах было много закусок: мясных, овощных и, конечно, стояло спиртное. Первый тост был поднят за тех, кто не вернулся. Второй за Победу. Дальше продолжали поднимать тосты за здоровье, за успех в работе.
Женщины не давали мне покоя, каждая предлагала выпить за своего не вернувшегося с войны мужа, брата, отца или любимого. Мне было не легко отказаться, не хотелось какого-нибудь обидеть в такой день. Я как мог сдерживался. Но им все же удалось меня напоить.
На вечере учительнице Жене стало плохо, она попросила меня, чтобы я проводил ее домой. Она жила рядом со школой. Я привел ее домой, положил на кровать. Дома была старушка, уборщица школы. Сам решил вернуться в школу, там оставалась моя сестренка Аня, да время еще было не позднее.
Вышел из дома и побежал напрямую. Не пробежал и ста метров, как вдруг куда-то провалился вниз и повис в воздухе. На мне была кожаная немецкая куртка, которую я думал подарить своему двоюродному брату Саше Тестову.
Я, оказывается, попал на крышу сарая. Под ним был выкопан котлован глубиной три метра, а сверху наложены обыкновенные жерди, а по ним хворост, прикрытый соломой. Я не рассмотрел ночью, да еще был пьяный, поэтому попал в эту волчью яму. Повис на хлястике. До пола не достать и да крыши не могу дотянуться. Вот так болтался не меньше часа. Что только не делал, пытался раскачиваться. Но кричать не стал. Думаю, опозорюсь на всю деревню. А хлястик как назло оказался крепким. Кое-как мне удалось расстегнуть пуговицы и только тогда я смог вывалиться из куртки.
Меня уже хватились, искали. Сначала думали, что я остался с Женей. Но она полежала немного дома и вернулась в школу. Ее спросили про меня, она им ответила, что я сразу ушел. Аня сбегала домой, меня там не оказалось. Чем ошеломила всех: куда он мог деться?
Кто-то уже подумал: возможно, с какой-то солдаткой ушел незамечено, так как многие ушли домой. Своим отсутствием я всех озадачил. Только и было разговоров: кто его привлек к себе? Мужчин и молодых ребят в деревне было мало, раз два и обчелся. А женщин, молодых солдаток и девушек было много. Как появится в деревне молодой парень, они старались привлечь его внимание. Вот поэтому я оказался в поле всеобщего зрения.
Но, когда я неожиданно вернулся почти отрезвившимся, и со следами соломинок на одежде и на волосах, все заинтересовались:
-Где ты был? Мы тебя уже обыскались!
Что мне оставалось делать? Надо было как-то выкручиваться, и я ответил:
-Рядом со школой. Мне стало плохо, и я лег на крышу, чтобы отдохнуть часок. Все вроде бы прошло. Я пришел и теперь весь к вашим услугам.
Мне вроде бы поверили. Мы еще немного посидели, потом разошлись по домам.
В деревне я пробыл недолго. Аня получила паспорт. Нашу избу мы продали Марии Литвиновой за 400 рублей. В те послевоенные годы деньги ничего не стоили.
Погрузив вещи и кое-какой инвентарь на телегу, запряженную коровой, мы покинули навсегда нашу деревеньку. Где почти все родились, кроме Вали, выросли, и где прошло наше детство. Где были радости и горести. Мы оставили могилы своих родителей, сестер, братьев, родных и близких, умерших в этой деревне и вечно покоящихся в этой священной земле.
Мы не только покидали землю, где родились, но и покидали своих предков, не всегда теперь будет возможность побывать на кладбище.
Как бы это не выглядело жестоко, но другого выхода мы не находили. Я служил в армии, увольнение мне не предвиделось. Бабуся жить в деревне с моими сестренками не могла по возрасту, не имела физической силы. Все нужно было делать самой, обеспечивать себя питанием, топливом, сеном.
Мы распрощались с жителями нашей деревни, у нас там были, конечно, и враги, но в большей части селяне были хорошие доброжелательные люди, в трудную минуту всегда приходили на помощь, и своим сочувствием остались в наших сердцах и в памяти благодарным воспоминанием.
После переезда в совхоз мы поселились у дяди Алеши. У него была изба, типа времянки, сплетенная из хвороста, внутри которого была засыпана земля, а снаружи хворост был обмазан глиной. Крыша одновременно служила потолком. Изба имела 3 или 4 небольших окошка. Обогревалась русской печкой.
В избе жило до нас пять душ, да еще я привез четыре души, не считая себя.
Жилая площадь была не больше 30 м2, но как говорится: в тесноте, да не в обиде.
Как-то раз сидели за столом, дядя Алеша мне намекнул:
-Пора теперь тебе подыскать хорошую невесту.
Я ему отвечаю шуткой:
-У меня уже есть невеста.
-Где?
-В Барабинске.
Разговор на этом вроде закончили, ничего не решили.
Свободное копирование
