В Париже я познакомился и с Жоховым и нашел в нем довольно милого, по многим вопросам, петербургского чиновника, пишущего в газетах, довольно речистого и начитанного в чисто петербургских интересах, но совсем не "звезду", без широкого литературного, философского и даже публицистического образования. Я водил его по Парижу, как раньше редактора "Русского инвалида", и полковник, при всей офицерской складке, и то оказывался нисколько не менее развитым, чем этот передовик "Санкт-Петербургских ведомостей". Корш называл Жохова "мой приятель", и видно было, что он о нем очень высокого мнения.
У Благосветлова, как я сказал выше, были постоянные сношения с Эли Реклю. Оба брата, а также и Наке, называли его "Blago" и считали едва ли не самым радикальным русским журналистом.
Ко мне он обратился прямо, в тоне самого бывалого редактора-издателя, с предложением дать в его "Дело" повесть. Это была та вещь, которая появилась у него под заглавием "По-американски".
В Благосветлове все было очень своеобразно: и наружность, и тон, и язык, и манеры. Если он был из "духовного" звания, то этого нельзя было сразу подметить в нем, но учитель в нем сразу чувствовался из тогдашних радикалов.
Благосветлов попал в Лондоне в домашние учителя, в семейство Герцена; но он сумел, вернувшись в Петербург, сделаться "persona grata" у графа Кушелева-Безбородко и после редакторства "Русского слова" сделаться издателем сначала его, а потом "Дела".
С ним я вошел в более продолжительное знакомство, когда сам вернулся в Россию в январе 1871 года.
Свободное копирование
