Простой народ был характернее: сначала плотники, строившие русскую избу, потом половые, артельщики, мастеровые нашего отдела и весь хор кавалергардского полка, приехавший на всемирное состязание полковых оркестров, где рекорд побили немцы и, главное, австрийцы.
Плотников я посещал не раз во время самой стройки, еще до открытия выставки (1 апреля). И около избы у меня вышел забавный разговор с четой французов, пришедших также поглазеть на этих "moujiks". Эта чета оказалась: комик Лемениль и его жена, оба бывшие артисты труппы Михайловского театра. Я сейчас же узнал их и воспользовался случаем высказать мое уважение таланту и мужа и жены -- превосходной комической "старухи".
-- Разве вы не можете сказать мне несколько слов по-русски? -- спросил я.
-- О, боже мой! -- откликнулась первая жена. -- Мой муж шестнадцать лет прожил в Петербурге и, вот видите, ничему не научился.
-- Это правда, -- подтвердил комик с веселой усмешкой. -- Но я еще мог сказать извозчику: "Pajalst (пожалуйста) Gastinai Dvor, dvatsat kopeks!" A madame Лемениль и того не может.
-- А кто виноват? -- подхватила она. -- Вы... вы... господа русские! Вы нас так балуете! Все говорите с нами по-французски.
-- Этого мало, -- добавил Лемениль. -- И с прислугой нам не надо учиться говорить по-русски. Горничных и кухарок мы, актеры Михайловского театра, передаем одни другим. И все они нас понимают и говорят... кое-как.
Плотники слушали, ухмыляясь, как мы "балакали", в то время как они обрубали брусья и обтесывали доски, сидя на них верхом... как, бывало, "галки" (плотники Галичского уезда Костромской губернии), которые приходили летом работать к нам на двор в Нижнем Новгороде.
Мы расстались с четой Лемениль добрыми друзьями. Она начала дотягивать свое пенсионное существование. Ни на какую сцену Парижа они больше уже не поступили.
Свободное копирование
