Но не одна оперетка царила тогда в Париже и не один канкан, хоть он и процветал везде на публичных балах -- от студенческой "Closerie des Lilas" до интернационального "Мабиля". Театр, в более реальной и смелой комедии, давал импульс всей тогдашней западной драматургии. Только разве наш русский театр стоял особо в своем бытовом репертуаре Островского и его сверстников. Но и у нас влияние мотивов парижской драматургии и, главное, тона и постройки пьес точно так же чувствовались. А немцы, англичане, итальянцы -- так те прямо обворовывали Париж.
Такие писатели, как Александр Дюма-сын -- в полном расцвете таланта -- двигали комедию самостоятельно и, по тогдашнему времени, очень смело. Такая, например, вещь, как его "Полусвет", на огромное расстояние отстояла от слащаво-буржуазного склада скрибовского театра. И Сарду, тогда уже вошедший в славу, хоть и был более сценический мастер, чем глубокий наблюдатель нравов и психики его соотечественников, все-таки давал каждый сезон остроумные, меткие картины нравов. И вот на самый громкий успех его комедии "Семья Бенуатон" я попал в сезон 1865--1866 года в тогдашнем (вскоре разрушенном) старом "Водевиле". Пьеса шла круглый год. Ее комические лица и смелое высмеивание культа моды, шика и делячества в прекрасном исполнении труппы представляли собою вполне литературное, интересное зрелище. И в жанровом театре "Gymnase" шла другая пьеса Сарду -- "Старые холостяки" с таким же почти, как ныне выражаются, "фурорным" успехом.
На всех четырех-пяти лучших театрах Парижа (а всех их и тогда уже было более двух десятков) играли превосходные актеры и актрисы в разных родах. Теперь все они -- уже покойники. Но кто из моих сверстников еще помнит таких артистов и артисток, как Лафон, старик Буффе, Арналь, Феликс, Жоффруа, Брассер, Леритье, Иасент, Фаргейль, Тьерре и целый десяток молодых актрис и актеров, тот подтвердит то, что тогда театральное дело стояло выше всего именно в Париже.