Наша бригада сформировалась. Шел апрель месяц.
Я из дома, что-то давно не получал письма. Я писал, а ответа не было. Зарплату я получал, как командир отделения. Я иногда перечислял ее домой, маме платили 150 рублей в месяц. Я думал, что на эти деньги они смогут себе что-нибудь купить, так как они жили в деревне, у них особого дохода не было. Питались только картошкой и молоком. Хлеба и того не всегда давали на трудодни.
Поэтому я старался меньше расходовать деньги, экономил, посылал их домой, считал, что маме там трудно без меня. Сестренки были еще не совершеннолетние. Только Аня могла маме помогать, а Вера и Валя еще были маленькими, им особенно требовалось питание, которого не хватало.
Нас тоже кормили не важно. Не всегда давали хлеб. Продукты были не качественными, горох попадался с червями. Люди стали заниматься обменом своих вещей.
Когда мы стояли в Слипцовке и жили на квартире у одних хозяев, их было трое: муж, жена, старушка. Нас пять человек поселили в горнице. Ребята спали на полу, а я на деревянном топчане у печи. А с другой стороны печки спала старушка. Нас отделяла печь и дощатая перегородка, которая была шириной 50-70 см не более.
Когда все улягутся спать, мои бойцы и хозяева. Она мне потихоньку, что-нибудь сунет в руку, кусочек хлеба или стакан молока, или картошку. Но больше давала молока. Очень была хорошая старушка, а когда молодых хозяев не было, то старалась всех накормить.
Молодые были скупые. Хотя в это время они жили не плохо. У них все было. Хлеб они ели досыта. Была картошка, молоко. В окрестностях Саратовской области колхозники особой нужды с питанием не имели. Не так как в других областях нашей страны. По-видимому, у них были хорошие запасы.
У нас в Сибири с первых дней войны люди остались голодными, без запасов пищи.
В апреле месяце бригада получила приказ: грузиться в эшелоны и следовать к фронту. На какой участок нас повезут, никто точно не знал. Командование об этом не сообщало. Но, когда мы двинулись в путь, то примерно догадались. Едем куда на север, вроде к Москве приближаемся.
Так и получилось, что мы прибыли в Москву. Загнали свой состав в тупик. Мы простояли два дня. Нас сводили в баню, помыли, постригли. Наша рота была назначена на дежурство по эшелону.
Перед отправкой нашей бригады с города Аткарска командир бригады предупредил всех командиров подразделений, чтобы не было ни одного отстающего от своего эшелона. Всех подозреваемых взять под строгий контроль.
В нашей роте был красноармеец Иванов, который все время был на особом контроле, а тут еще совпало, что наш эшелон по всей вероятности будет следовать на западный фронт через город Можайск, родные места Иванова. У него там проживает жена и двое детей, с которыми он много лет не виделся. Находился в заключении. Поэтому меня и Иванова командир роты и взвода не включили в наряд. Мне было приказано следить за ним, чтобы он не сошел с поезда в городе Можайске.
Нас в вагоне было трое: я, Иванов и еще один Иванов, однофамилец. Первого называли, Иванов - большой можайский, а второго маленький, он был из Сибири. У него была болезнь – куриная слепота, как солнце на закат, так он ничего не видит. Вот почему он не попал в наряд по эшелону. Поэтому я их двоих назначил дневальными по вагону. Старшему приказал ложиться отдыхать, а младшему дежурить. Но младшего Иванова я предупредил, чтобы он не сводил с него глаз и сам тоже решил отдохнуть.
Наш поезд уже был отправлен из Москвы и следовал на запад. До Можайска было еще далеко. Можно было немного отдохнуть. Внезапно я проснулся, сколько я спал, не знаю. Слышу, поезд идет. Посмотрел туда, где лежал Иванов старший, там его не оказалось. Я быстро вскочил и бросился к Иванову маленькому, а он прислонился к стенке вагона и спит. Дверь вагона была немного приоткрыта, его хорошо было видно, хотя в вагоне было темно. Я быстро его разбудил и спрашиваю:
-Где Иванов?
Он спросонок не поймет, что-то бормочет. Я опять его трясу:
-Почему ты спишь? Где Иванов?
Он, наконец, пришел в себя, вскакивает на ноги и говорит:
-Товарищ старший сержант, тут был, а сейчас не знаю. Простите меня, как заснул, не помню. Укачало. Поезд все идет почти от самой Москвы без остановки.
Мы сидели и думали каждый про себя, что проспали Иванова. Он нас обоих обхитрил. Что будем докладывать командиру роты, как мы его упустили. А поезд все шел и шел, где мы ехали, из нас никто не знал. Но вдруг поезд остановился на какой-то большой станции. Железнодорожники стали обрабатывать поезд, проверять буксы вагонов и тормоза. Мы у них спросили:
-Скоро будет станция Можайск?
Они нам со смехом ответили:
-Станция Можайск осталась позади, 80 км отсюда, так что, молодые люди, вы ее уже проехали. Что вас должны были там встречать, близкие, родные?
Мы отвечаем:
-Нет, просто одно дело было в Можайске, проспали с товарищем. Вот и спрашиваем. А долго мы тут стоять будем?
-Как обработаем поезд, тогда поедете. Минут 30-40.
Я говорю Иванову:
-Пойду, посмотрю на платформы. Нет ли его там.
На платформах у нас были погружены минометы. Когда я подошел и поднялся на платформу, там я увидел нашего пропавшего Иванова. Он сидел на ящиках и курил. А перед ним лежала селедка и кусок хлеба. Он, по-видимому, закусывал. Когда я увидел его, я так обрадовался. Если можно было, то расцеловал бы его. Но я не подал виду, пошел и сел с ним рядом:
-Что подкрепляешься? Где-то селедки достал. А селедка вкусная. Вот бы к этой селедки по грамм 100-150. Если ты не против, я выпить найду.
Он повернулся на 180 градусов и достает бутылку, которая стояла в ящике с минами. Бутылка была не полная, отлитая. Грамм 150 он мне налил в кружку. Я выпил. Это оказался самогон, та такой вонючий, что меня чуть не вырвало. Я опять не вытерпел и спрашиваю:
-Где ты это все раздобыл?
Он мне говорит:
-Рыбу я прихватил у тех двух лейтенантов, что жили у нашей хозяйки. Они получили, по-видимому, паек и поставили в погреб. Я это высмотрел. А когда нам объявили грузиться, я ее приголубил и положил в лотки от мин, а мины выложил в деревянные ящики. А самогонку вчера днем обменял на эту же селедку.
-Ну, ясно, - говорю я, - а почему ты с вагона ушел втихаря? Нам ничего не сказал. Ты уходил, Иванов спал. Но ты его не разбудил. Вдруг кто-нибудь проверил бы несение службы дневальных. Мне бы в первую очередь попало бы. Вот какие у меня подчиненные – один уснул, другой ушел. Как я с вами воевать буду? Как мне прикажешь доложить командиру взвода? Хорошо, что остановился поезд, и я пошел посмотреть на платформу. Думаю, где ему еще быть, как не на платформе. Оказывается, я не ошибся. Вот, что тебя среди ночи потянуло, - показываю ему на бутылку, а сам думаю, нет, не это его потянуло, а тоска по Родине по родным и близким.
Мне Иванов отвечает:
-Старшой, водкой, ты, знаешь, я уже два месяца не очень то увлекаюсь. Меня другое сюда потянуло. Мы проехали мимо моего города Можайска. Где я родился, вырос, женился. В данное время здесь проживает жена и дети, близкие родственники, которых я почти восемь лет не видел. А тут такая выпала фортуна. Побыть дома, повидаться со всеми. Будет ли еще такая возможность, не знаю. Мы ведь не в гости едем к теще, а воевать на фронт. А оттуда не все возвращаются. Вот почему мне было не до сна. Вы только уснули и этот хмырь, что-то мурлыкал про себя. Слышу, засопел. Думаю пора мне сматываться. А тут, кстати, и поезд остановился. Я подошел к двери. Потихоньку ее приоткрыл. Иванов даже не пошевелился. Я спрыгнул на землю. Дверь опять задвинул. Хотел ее закрыть на задвижку снаружи. Но думаю, не стоит, а то больше шуму понаделаю, и, оказывается, правильно сделал. Станция была еще не моя. Можайск был впереди. Я пошел вдоль эшелона к своим платформам. Сел вот сюда и стал ожидать своей станции. Думаю, что, когда поезд прибудет на станцию, я побегу к своим. Хоть на денек побуду с ними. Посмотрю на них, и обратно Поезд за сутки далеко не уйдет, догоню. А там пусть решают, что со мной делать. Дальше передовой не пошлют. А фронта мне все равно не избежать. Сидел все вспоминал своих. Как они увидят меня, испугаются или обрадуются от такой неожиданной встречи. После долгой нашей разлуки я так размечтался, что, когда поезд прибыл в Можайск, я все сижу и думаю. А потом пришла другая мысль. Причем так неожиданно. Что я делаю? Во-первых, я наделаю переполох в доме. Они меня не ждут. Уже отвыкли. Смерились с нашей разлукой. А я сейчас заявлюсь так неожиданно, разобью им сердце. Побуду несколько часов с ними и опять оставлю их одних. Им и себе сделаю больно. Да еще неприятности наживу от командования роты и выше. Чего доброго под военный трибунал попаду. Я все это взвесил и решил никуда не идти. Если живой останусь, обязательно вернусь домой, только домой. Вот так я здесь и остался. Вспомнил, что есть бутылка. Налил себе грамм 150. Выпил, и улеглись все мои грустные мечты. А тут и вы пришли.
Я подумал про себя, что, сколько нужно иметь силы воли, чтобы проехать мимо своего родного дома. Хотя бы намекнул об этом раньше. Возможно, бы отпустили на два дня или телеграмму бы дал, встретили бы родные, пока поезд стоял, повидались бы. Ничего не сделал и в самоволку не пошел.
Хотя в прошлом был ярый ворюга, имел не одну судимость, но чувство долга сохранил, не предал товарищей и Родиной не торговал. Разбирался в обстановке, что можно, а что нельзя.
Происшедшее этой ночью осталось между нами. Командованию роты я об этом не доложил.
Свободное копирование
