Так продолжалось пять дней, а потом подали эшелон под погрузку. В первую очередь грузили тяжело раненых, а затем и нам объявили, ходячим, грузиться. Эшелон стоял на полустанке в степи в 2-3 км от нашего нахождения. Тяжелораненых возили на машинах. А ходячие, кто мог передвигаться, добирались своим ходом самостоятельно. Вагоны были все товарные четырех и двухосные. Мы себе сами облюбовали вагоны и грузились.
На дорогу нам всем раненым выдали сухой паек: хлеб, консервы мясные и гороховый пюре и предупредили, чтобы хватило до места назначения, в эшелоне кормить не будут. Только для тяжелораненых будут готовить горячую пищу. И так мы через несколько часов после погрузки двинулись ночью в путь.
Немецкие самолеты, хотя редко, но нас навещали в Ленинске и бомбили. В пути следования они нас тоже дважды обстреливали из пулеметов, пока мы не отошли от фронта до Красного Гута, есть такая станция в районе Саратова.
Везли нас, как мы поняли, в глубокий тыл. Состав наш двигался очень медленно. Дорога проходила в основном в калмыцких степях. С водой было плохо на станциях. Кипятка не было и холодную воду не всегда можно было достать. Поскольку у нас был сухой паек, готовить приходилось самим на печках буржуйках. Не было воды, топили снег и этим довольствовались. Пили и на этой воде готовили гороховое пюре.
Нам не хватило пайка, который нам выдали. Мы не уложились со временем следования, так как наш путь продлили до Уральска. Ехали без продуктов. Приходилось самим добывать.
На больших стоянках ходили по станциям и деревням, меняли свои личные вещи на хлеб и картошку. Пока доехали до Уральска проели все, остались в нательном белье, а у некоторых и того не было, остались в одних кальсонах, чтобы чем-то грех прикрыть. Я тоже кое-что променял: теплое белье и гимнастерку, а остальное сохранилось.
Пока наш эшелон двигался, по пути шла выгрузка тяжелораненых, а остальных везли до города Уральска. Можно было ехать домой, так как история болезни была на руках.
Я сначала хотел так сделать, потому что многие, кто ехал мимо своих родных мест, поехали домой. Но мне, конечно, добираться до Барабинска было далековато, да и ранение уже беспокоило, так как мне последнюю перевязку сделали в медсанбате и больше ни делали.
У многих появились заражения, завелись в повязках черви, которые очень беспокоили, чего я и боялся, я не решился ехать домой.
По прибытию нашего эшелона в город Уральск, нас приехали встречать медперсонал на лошадях.
Мы прибыли утром в 9 часов. В городе было холодно. Лежал снег. Была настоящая зима. Наверное, уже шла вторая половина декабря. Везти пришлось не только тяжелораненых, но и всех остальных, потому что мы все были раздетые. Нас погрузили на подводы и укрыли одеялами, и так всех перевезли.
Госпиталь был под номером 1954, он раньше до войны находился на Украине в городе Бахмач, а в данное время был эвакуирован в город Уральск Казахской ССР.
Госпиталь занимал здание бывшей десятилетней школы. Здание было большое трехэтажное.
Но раненых было много, все не умещались. На две кровати, поставленные вплотную, ложили по три человека, если они не мешали друг другу. Раненые в туловище, в ноги и руки занимали одну кровать. А раненых в голову или контуженых ложили по трое.
В начале поступления в госпиталь я тоже лежал один, как тяжелораненый и истощенный. За десять дней, что находились в пути, мы нормально не ели и не спали.
Когда привезли в госпиталь, с нас сняли грязное белье, постригли и помыли, в операционных обработали раны, перевязали и в палатах уложили на чистую постель. Мы уже многие позабыли, что такое постель и спокойный сон.
Я более года, как призвали в 1941 году, спал на голых нарах, а на фронте в окопах, и думать не приходилось о постели, хотя бы соломенный матрас и того не имели. Матушка земля служила постелью.
Как только дотронулся до постели и сразу уснул мертвым сном, даже завтрака не дождался и проспал я почти сутки, никто меня не тревожил. Это почти со всеми бывает, кто прибывает с фронта, ослабляются после напряженной обстановки и организм отдыхает, спит.
В палате, в которой я лежал, все были ранены в голову или контужены, многие были неподвижные, нас было 34 человека, лежали на первом этаже.
Часть больных уже выздоравливала, всю ночь играли в карты, втихаря, иногда даже на деньги.
К нам в госпиталь часто приходили наши шефы из школ, выступали с художественной самодеятельностью и бывали настоящие артисты.
В нашей палате лежало два человека, которые были глухонемые, не разговаривали, и ничего не слышали. Один поступил еще до меня, татарин, 35 лет, а второй при мне, был тяжело ранен в ногу, ходил на костыле и был контужен, он был русский молодой, лет двадцать.
Врачи с ним иногда вели беседы при помощи бумаги. Врач, как правило, задавал вопрос, а больной отвечал.
Вот, однажды, пришел врач и стал вести переговоры с русским парнем, говорили, говорили, а потом больной хватает костыль, и хотел им ударить врача. Недалеко находились уже выздоравливающие ребята, не дали ударить. Когда врач ушел, ребята у него спросили, что у вас произошло с врачом, он ответил, что он ему сказал, что ты не контужен, а просто не хочешь говорить, симулируешь.
Такие симулянты были. Тот, кто прибыл до меня, действительно симулировал более двух месяцев. А потом сам себя разоблачил. Ребята, как-то долго играли в карты, а его кровать находилась рядом, он спал и ночью во сне заговорил. Ребята впервые услышали его голос, даже обрадовались, но не стали его будить до утра. А когда утром все стали, они ему говорят:
-Ты ночью разговаривал, - а он на это даже не реагирует, как раньше.
Тогда кто-то сообщил врачу. Пришел врач в палату и повел его с собой. Они пошли на второй этаж. Врач сказал ему:
-Иди, я сейчас.
Больной поднимался на второй этаж по лестнице, а врач немного от него отстал.
Когда они поднялись почти на половину лестницы, врач из кармана выбросил монеты, которые с сильным шумом посыпались, ударяясь о бетонные ступени, что впереди идущий человек неожиданно приостановился, и оглянулся назад. Следовательно, он все хорошо слышит, раз услышал падение монет.
Так была раскрыта симуляция. Больной признал себя виновным. Он прибыл с фронта совершенно здоровым, более трех месяцев разыгрывал комедию, и, в конце концов, был разоблачен и отдан под суд военного трибунала, как дезертир.
В госпитале я пролечился около двух месяцев, а затем был выписан и предписанием был направлен в запасной полк Сталинградского фронта.
Свободное копирование
