О том, что началась война моя мать услышала во дворе. Уже с самого утра зазвучали дикие крики: «Война! Война!». По двору бегали туда-сюда бабы с каким-то необъяснимым выражением лица – то ли в испуге, то ли в заботе. Все заспешили в баню ─ только там был громкоговоритель ─ слушать, что скажет Молотов. Взрослые ждали, когда же выступит «отец народов» Сталин, поэтому толпа у бани не рассасывалась. Но, испугавшийся бессилия Красной Армии перед лицом сильного противника, Сталин молчал.
О чем он думал? Многие пытались понять это. Я думаю, ─ о капитуляции, которая помогла бы сохранить жизни многим-многим людям, как на нашей, так и на стороне противника. Ведь предшествующие два года Второй мировой войны показали полную небоеспособность наших войск. Одно дело раздавить безоружные прибалтийские страны с малочисленным населением и потешной армией, а другое дело – Финляндия или Япония, которые дали нам жесточайший отпор и хотя мы прорвали линию Маннергейма и заняли Выборг, но дальше продвинутся не смогли. Я думаю Сталин прекрасно понимал, что эта война дорого обойдется, и тем, и другим, и победителя в ней не будет. Даже проиграв, немцы быстро восстановятся, благодаря сплоченности нации и компактности территории. А наша страна ─ колосс на глиняных ногах, держащийся только на узде НКВД. Стукни ─ и разлетится во все стороны. Ни единой нации, ни единого народа, сколь не болтали красные идеологи, не существовало. И хотя к 1940 году выросло новое поколение, обязанное всем и вся Красной власти, но сколько людей от этой же Красной власти и пострадали. А лагеря и расстрелы ведь еще не закончились. С другой стороны, Сталин понимал, что капитуляция означает почти полное уничтожение фашистами евреев, и всеобщее презрение нашей стране и русскому народу за это на многие-многие века.
Народ, подождал-подождал Сталина и начал расходиться. Как говорит мать, у всех была одна забота ─ соль и спички. Совсем немного времени прошло со Дня Октябрьского переворота и Гражданки и все помнили, что именно эти товары исчезают первыми и появляются последними. А мой дед, сказавши, что война будет долгая и на нее не запасешься, пошел собирать кремни. Бронзовое кресало у него было еще с Гражданки, а вот кремни от обилия спичек, потерялись. Потом он долго учил мою мать, как правильно держать кресало, как подбирать трут, чтобы от такой малюсенькой искорки загорелся костер. А затем, пропустив рюмку, бахвалился, как он с одного «чирка» прикуривает папиросу.
Что творилось в Москве дальше мать не знает, поскольку ее, не обращая внимания на начавшуюся войну, отправили в пионерский лагерь в старинную усадьбу Акатьево под Коломну. Где они, как она рассказывает, собирали какие-то овощи для фронта, укладывали какие-то свертки, особенно не вникая в смысл происходящего, поскольку погода была хорошая – лето, а дети – всегда дети и в мирное время и в войну.
Жили они в школе – бывшей барской усадьбе, которая напоминала большой сарай. Мать была удивлена тому, что здесь, как им сказали местные дети, жила барыня. Не так она представляла себе барские хоромы. Справа от школы была старая разрушенная церковь, но взрослые им сказали, что там ни в коем случае играть нельзя. Мать почувствовала, как за внешним безразличием, в словах этих людей сквозит священное уважение к этому месту, и к церкви не подходила. Еще ей запомнился песчаный остров (на самом деле – полуостров, но очень длинный и сейчас уже не песчаный) на Оке, который отделялся от берега нешироким мелким протоком, который они, дети, переходили вброд. Еще она говорила, что все были постоянно голодные и, многие, на дальних концах поля, собирая капусту, ложились втихомолку на землю и, лежа, объедали кочаны снизу, оставляя сверху все нетронутым. Потом такие кочны были все-таки обнаружены школьным руководством, начался скандал с поиском виновных, но матери не суждено было в нем участвовать.
Война быстро шла к завершению и хотя Коломна избежала оккупации, но стала прифронтовым городом. Немец обходил Москву с юга, пытаясь отрезать ее от Урала и Сибири. В районе Каширы уже шли ожесточенные бои, а передовые немецкие части находились намного ближе.
Отец приехал за ней и забрал ее из лагеря. А вот остальные дети вывозились уже под разрывы снарядов и свист шальных пуль. Все были испуганы, но, слава богу, никто не пострадал.
Свободное копирование
