Я сидела в библиотеке старого Университета на Моховой, обложенная книгами и конспектами, и готовилась к экзамену по своей любимой математике. В Москве стояла прекрасная погода. Внезапно почувствовала вокруг себя оживление, шум. Я подняла голову и увидела, что многие повскакали со своих мест и устремились к выходу, не прибирая за собой разбросанную литературу на столах. Вдруг как дуновение ветра пронеслось по читальному залу «Война!». Я окаменела.
Я еще не знала, что такое война, но руки у меня задрожали, когда я стала поспешно, как и все вокруг, собирать книги и конспекты. Какой-то безотчетный страх овладел мной. Я выбежала во двор, там уже было полно народу. Студенты и преподаватели стояли в кружках и оживленно разговаривали. Во всем чувствовался беспорядок, но не тот, который можно наблюдать при обычных сборах студентов, а какой-то особенный, наполненный тревогой и странным предчувствием.
Я вышла из ворот, повернула на улицу Горького и пошла вверх по ней — домой. У гастронома, что рядом с «Диетой», стояла длинная очередь на улице. Я с удивлением спросила: «За чем?» В то время такие очереди стояли только за промтоварами, а продуктов во всех магазинах было полно. Мне ответили: «За мылом и спичками».
Вторую длинную очередь я увидела у Центрального телеграфа. Я снова удивилась и спросила. Мне ответили: «Разве Вы не знаете, что война!» — «Знаю, ну и что же?» — «Деньги люди берут из сберкассы, вот что».
Так я дошла до Садовой-Триумфальной и повернула на свою Тверскую-Ямскую. Всюду по дороге стояли очереди, но я уже никого не спрашивала. Хотелось домой, к маме.
Мама сразу же объяснила, что когда началась прошлая война, то сразу исчезли спички и мыло.
— Вот теперь люди, пережившие ту войну, и запасаются.
— Может быть, и нам нужно запастись? — спросила я.
— Эх, доченька, война — это такая беда, что на ее фоне отсутствие спичек будет просто незаметным. Пусть уж этим занимаются спекулянты.
В этот день я уже не пошла на химфак. Слушали выступление по радио. Все не верилось, что бомбят наши города. Война-то уже шла по всей Европе, люди томились в лагерях, и печи, в которых сжигали коммунистов, работали неустанно, но официально нам об этом не сообщали, так, вскользь. Только что приезжал Риббентроп, мы заключили сепаратный договор о ненападении, и вагоны с маслом и другими продуктами — об этом сообщалось в газетах — потекли снабжать немецкую армию. И вдруг...
Что же будет? Кончились страшные тридцать седьмой и тридцать восьмой годы, утихли аресты. Да и казалось, что правительство насытилось безвинными жертвами. А тут еще такая беда — война, в которой уже с первых дней гибли люди. Думалось, что хоть это-то отвлечет правительство от терзания невинных людей. Но нет! Адская машина НКВД заработала с новой силой. Вспыхнула шпиономания. Сразу же ввели карточки, и вся страна была охвачена паникой. Мама перешла работать на военный завод, сидела на конвейере, на сборке гранат, получала рабочую карточку. Я же на мою студенческую не получала практически ничего. Лето прошло в бомбоубежищах и в очередях.
Свободное копирование
