По прибытии во Владивосток я сразу же отправился в архиерейский дом. Там я узнал, что Владыка Евсевий проживает на даче в Седанке, в 16 верстах от Владивостока. В самом же городе архиепископ снимает квартиру в доме соборного ключаря, протоиерея отца Николая Чистякова, где производит деловые приемы и останавливается в дни совершения богослужений в кафедральном соборе.
К вечеру я поездом отправился в Седанку. От станции пришлось идти пешком по железнодорожному полотну. С одной стороны рельсового пути меня чаровал своей суровой мощью океан с приютившейся в Амурском заливе огромной открытой бухтой. А другая сторона напоминала родные места с болотцем и лесом на опушке, перелесками, извилистой речкой и виднеющейся над темным лесом вершиной храма. Места, овеянные покоем, располагающим к религиозным размышлениям, о которых с такой сердечной проникновенностью писал Тютчев:
...Изнуренный ношей крестной
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя...
Незаметно сгустились сумерки, стало темно. Навстречу изредка попадались усталые китайцы — рабочие и рыбаки. В девятом часу вечера над зубчатой синевой леса вырисовался купол церкви архиерейского дома.
Я взошел на нижнее крыльцо и увидел Владыку Евсевия. Он стоял в подряснике и благословлял детей из своего приюта. Вслед за ними подошел и я. Архиепископ Евсевий радушно и ласково приветствовал меня, затем велел эконому отвести меня на ночлег и накормить, сказав при этом, что займется мной в ближайшее время (назавтра ему предстояло ехать во Владивосток провожать своего гостя — епископа Благовещенского Владимира).
Первое мое впечатление об архиепископе Евсевий, сохранившееся навсегда, было самое отрадное. Его простота и ласковость даже в мимолетной, короткой беседе приятно поразили меня. Его теплота ободрила, укрепила уверенность в успехе моей предстоящей деятельности. Однако это отрадное настроение моментально исчезло после того, как я попал на попечение эконома Поликарпа. Своими расхолаживающими разговорами и нечуткостью он едва не довел меня до состояния отчаяния и разочарования с намерением возвратиться домой. Он уложил меня спать в чулане, набитом всякой рухлядью и кишевшем мышами и крысами. Его непристойные рассказы сразу оттолкнули меня от него. Впоследствии я узнал, что он снял с себя духовный сан.
Свободное копирование
