На следующее утро я оседлал коня и отправился на переговоры к Медине. Он принял меня радушно и едва дослушав, сказал, что с удовольствием предоставляет нам право совершенно безвозмездно пользоваться и берегом реки, и прибрежным лесом, и полянами. А когда я поблагодарил и заметил, что мы думаем поселиться там навсегда и потому предпочли бы купить выход к реке, ибо это все равно придется сделать в будущем, он и на это изъявил полное согласие, но пояснил, что его совладельцем является младший брат, который сейчас находится на фронте, и потому сделка может быть оформлена только по его возвращении. За согласие брата майор ручался.
В дальнейшей беседе я навел разговор на наши возможности заняться скотоводством и спросил, что думает по этому поводу майор.
— Конечно, это единственный правильный для вас путь, — ответил он. — Здешнее земледелие ничего вам не даст, кроме удовлетворения самых насущных потребностей, да и то при условии постоянного и тяжелого труда. Скотоводство легче и стократ выгоднее, советую заняться именно этим. И если нужны будут помощь и совет, всегда можете на меня рассчитывать.
Таким образом, все устраивалось отлично, но когда я доложил Керманову о результатах своих переговоров с Мединой, он во всем этом усмотрел сплошной подвох: майор, мол, заманивает нас в ловушку. От немедленной продажи берега он уклонился, сославшись на отсутствие брата, и предлагает пользоваться его землей бесплатно лишь для того, чтобы потом, когда мы там поселимся и окажемся в его руках, ободрать нас как липку или навечно закабалить высокой арендой.
Разоблачив таким образом майора Медину и пригвоздив его к позорному столбу, Керманов снова беспощадно раскритиковал никогда им не виденный веленский участок и заявил, что этот вопрос исчерпан. Однако в группе, которая слышала весь этот разговор, многие склонялись на мою сторону. Диктатору настойчиво советовали съездить туда и осмотреть участок лично, а уж тогда выносить окончательное решение. Пофыркав еще немного, он на это согласился, но добавил, что поедет в Велен позже, когда будет время, а на ближайшие дни у него каждая минута расписана.
Разведка местности и поиски участка тем временем продолжались. Теперь они производились в гораздо более удаленных районах, и хотя я уже убедился в том, что по существу это бесполезно, ибо Керманов все равно посадит колонию там, где понравится лично ему, все же принимал в этих поисках участие просто из любопытства, в целях ознакомления с краем.
Помню однажды, на заходе солнца я ехал по кампе один и миновав полосу кустарников неожиданно увидел шагах в тридцати от дороги двух пум. Одна из них сидела на задних лапах по-собачьи, другая стояла возле, как бы остолбенев при моем появлении. Окраской и видом она напоминала львицу, но была поменьше и голова ее казалась непропорционально маленькой. При мне был только браунинг, оружие далеко не надежное, чтобы вступать в конфликт с двумя крупными зверями, и пока я раздумывал как поступить, обе пумы пришли в движение и пустились наутек.
В другой раз мы втроем возвращались домой из дальней поездки, покрыв в этот день около сотни верст. Было уже почти темно, когда мы, выехав из леса, свернули на дорогу, по краю которой черным ручейком двигались куда-то полчища муравьев. С полчаса мы ехали параллельно с этой бесконечной колонной, когда я заметил впереди какое-то темное животное, которое вначале принял за собаку. Но оно оказалось муравьедом. Он видимо до того наелся, что еле передвигал ногами, а потому я соскочил с коня и кинулся к нему. Однако, заметив опасность, муравьед свернул с дороги и принялся довольно резво удирать, держа направление на заросли кактусов, видневшиеся поблизости. Я бежал за ним по пятам, стараясь вспомнить — есть ли у муравьедов зубы и прикидывая, чем я рискую, если наброшусь на него. До кактусов оставалось несколько шагов и надо было решаться. Я наддал ходу и схватил его за пушистый хвост. Муравьед яростно зашипел и неожиданно ловко извернувшись, пустил в дело передние лапы, на которых оказались когти впору медвежьим.
Первым же ударом он почти начисто оторвал мне рукав, но руку, по счастью, только слегка поцарапал. Однако и меня заело: не выпуская хвоста, я напряг все силы (зверь был изрядно тяжел) и поднял его на воздух, так что он повис вниз головой. Все же он пытался царапаться, но получив по морде два-три удара плетью, которая висела у меня на другой руке, счел за лучшее капитулировать.
Мне очень хотелось привезти его живым в школу, до которой оставалось еще километров десять, но как на зло ни у кого из нас не было веревки, чтобы его связать, к тому же лошади от него шарахались, а потому, хорошенько рассмотрев пленника, я отпустил его на свободу.
Свободное копирование
