До села Велен, где жил Корнелий Васильевич, от школы было километров двадцать. Туда решено было добраться пешком и потому мы выступили на рассвете, чтобы прибыть на место до наступления полуденной жары. Остаток дня мы хотели посвятить осмотру села и визиту к веленскому администратору, у которого имелись планы его района, с обозначением всех уже занятых участков.
Ознакомившись с этими планами, на следующее утро предполагалось вместе с администратором выехать на осмотр свободных земель. Лошадей для этой поездки Корнелий Васильевич обещал достать в селе.
Путь лежал через леса и кампы, но нашу тройку сопровождал менонит, хорошо знавший эти места и потому до Велена мы добрались без всяких приключений, не заблудившись и не встретив по дороге живой души.
Не знаю как сейчас, но в то время путешествия по всей тропической зоне Парагвая были совершенно безопасны и о каких-либо нападениях и грабежах мне никогда не приходилось слышать, равно как и о пьяных скандалах с применением огнестрельного оружия. Правда, здесь существует весьма мудрая традиция или неписаный закон: входя в какое-либо питейное заведение, каждый прежде всего отстегивает револьвер и вручает его хозяину, чтобы забрать только при выходе. А вообще, насколько я заметил, револьверами тут пользуются главным образом для того, чтобы на каких-нибудь радостях пострелять в воздух. Это неизменно происходит во время сельских пирушек, по случаю больших праздников или событий, а в тот день, когда была победно окончена война с Боливией, в Концепсионе шла такая пальба из всех видов огнестрельного оружия, что непосвященный человек принял бы ее за большое сражение.
Говоря о безопасности передвижения по парагвайской провинции, следует сделать маленькую оговорку относительно женщин. Во всей Южной Америке распространен обычай: если молодая женщина идет одна — будь то в глухом селе или в центре столицы — почти каждый встречный мужчина отпустит ей какой-нибудь банальный комплимент или вполне вежливо попытается заговорить, а дальше уже ведет себя в зависимости от того, как это будет принято. Если никак, больше он не пристает и идет своей дорогой. Все представительницы прекрасного пола повсеместно к этому явлению привыкли и не обращают на него никакого внимания, рассматривая как почти обязательную дань их молодости и привлекательности. Если к женщине никто на улице не пристает, это служит для нее очень печальным признаком.
Такой обычай существовал и в Парагвае, но тут жизнь в него внесла некоторые особенности, имеющие вполне логическое объяснение: после страшной войны 1864 — 1870 гг. мужчин в стране осталось так мало, что на каждого из них в среднем приходилось по семь женщин. Равновесие восстанавливалось очень медленно и к тому времени, которое я описываю, соотношение, кажется, выражалось формулой 1:4, а принимая во внимание новые потери мужчин на боливийской войне, следует считать 1:5. Такое положение прежде всего привело к своеобразной форме многоженства, о которой я дальше буду писать подробней, а также и к тому, что многие женщины тут поневоле стали легко доступными, ибо только одна из пяти имела возможность создать нормальную семью.
Как следствие этого, каждый парагваец, повстречавшись в лесу или на кампе с молодой женщиной, которая идет одна, усматривает в ней искательницу определенных приключений и пройти мимо считает просто несовместимым со своим мужским достоинством. Тут дело уже обычно не ограничивается одними комплиментами, а потому женщина, которая хочет оградить себя от подобных покушений, никогда в одиночку не ходит. Ее спутником отнюдь не должен быть мужчина, вполне достаточно даже двухлетнего ребенка. Его присутствие служит признаком благонамеренности женщины и гарантией ее безопасности, ибо в этом случае ее никто не тронет. Отправляясь куда-нибудь, даже недалеко от дома, каждая парагвайская крестьянка берет с собой ребенка, а если нет своего, просит „взаймы" у соседей.
Почти все парагвайские селения, которые я видел, состоят из одной улицы, если не просто из одной линии чакр и чакренок, растянувшихся по опушке леса иногда на многие километры. Но Велен от них резко отличался и представлял собой настоящее, большое село, весьма благоустроенное по сравнению с другими. Несомненно, когда страна выйдет на путь подлинного прогресса, он превратится в город и притом отрадного облика, хотя бы уж потому, что стоит на довольно крупном притоке Парагвая, реке Ипанэ, которую, затратив сравнительно небольшие средства, в нижней части течения легко можно сделать судоходной.
Тут было не менее двухсот дворов и большинство жилищ, окруженных цитрусовыми деревьями, выглядели опрятно, а в центральной части попадались и совсем приличные домики, с оштукатуренными и чисто выбеленными стенами. Значительная часть строений была крыта не осокой, а черепицей или оцинкованным железом.
Забегая вперед, скажу, что количество этих железных крыш в скором времени значительно уменьшилось стараниями нашего приятеля Корнелия Васильевича. Будучи оборотистым человеком, он первым пронюхал, что в Концепсионе сильно поднялись цены на железо и сразу сообразил как использовать это обстоятельство.
Как я уже отмечал, в Парагвае продается все, на что есть покупатель, а если сделка совершается за наличный расчет, то все что угодно можно купить за бесценок. И предприимчивый менонит начал одну за другой покупать в Велене постройки, крытые железом. Вступив во владение очередным домиком, он сейчас же снимал с крыши железо, а с изгороди проволоку и, продав эти материалы в Концепсионе, не только окупал свои расходы, но и недурно зарабатывал. Сверх того, иногда ему удавалось по-дешевке продать столбы и оторванные от стен доски, а остатками от дома он не интересовался и бросал их на произвол судьбы.
В результате нескольких месяцев его деятельности, вся лучшая часть Велена стала выглядеть как после основательной бомбежки: на каждом шагу тут грудились руины обезглавленных и изуродованных домов. Видя такое дело, местные власти, наконец, всполошились и дальнейшее разрушение Велена было Корнелию Васильевичу запрещено. Думаю, что если бы этот благоразумный шаг запоздал еще на два-три месяца, вошедший во вкус и пылающий нечеловеческой энергией менонит оставил бы от всего села не больше, чем римляне оставили от Карфагена.
Свободное копирование
