Беккер познакомил меня с председателем местного союза немецких рабочих, столяром Гутсманом, на которого он так напал за его веру в чудотворную силу правды и справедливости. Это был очень интеллигентный рабочий, немного старше меня, с тонкими чертами и милым выражением лица. Я довольно близко сошелся с ним, и он иногда делился со мной своими интимными мыслями и чувствами. Он испытывал тяжелые переживания вследствие неудовлетворенной потребности в облагороженной любви к женщине, – или точнее, вследствие сознания, что в окружающей его социальной среде нет таких женщин, которые, по своему интеллектуальному развитию и душевному складу, способны были бы быть настоящими интимными товарищами и подругами жизни для политически активных и идейных рабочих-социалистов. А о том, чтобы русская социалистка из интеллигенции полюбила его, столяра, и связала бы с ним свою судьбу, он едва ли серьезно решался мечтать.
Беседы наши с Гутсманом вращались большей частью вокруг принципиальных и тактических разногласий между анархистами и социал-демократами. Оставаясь правоверным бакунистом, несмотря на мои симпатии к германскому рабочему движению, я, конечно, старался заразить бакунизмом моего собеседника. Отчасти мои старания оказались не совсем бесплодными, по крайней мере, в том смысле, что поколебали абсолютно отрицательное отношение Гутсмана к анархизму и внесли некоторую путаницу в его голову и элемент эклектики в его образ мыслей.
Впоследствии, – кажется, Гутсмана тогда уже не было в Женеве, – я, в своем анархическом рвении, решился прочитать в немецком рабочем союзе реферат об участии социалистов в парламентских выборах. Я был, конечно, против такого участия. Как справился я с своей задачей при моем слабом знании языка, – это и теперь еще для меня загадка. Однако, мой реферат вызвал, по-видимому, некоторое смущение среди слушателей; думаю так потому, что едва я его окончил, как явился старик Беккер, за которым, очевидно, было послано во время моей речи. Не помню, выступал ли он сам с возражениями против меня, или это сделал кто-нибудь другой; только отчетливо помню, как ветеран интернационального революционного движения и один из знаменоносцев первого пролетарского Интернационала отечески пожурил меня: «Чего вы хотите от этих людей? Зачем вы им головы кружите?», – сказал он мне. Этими словами, кажется, и ограничилось с его стороны выражение не то неудовольствия, не то огорчения по поводу моей попытки пропагандировать анархические учения в немецком рабочем союзе.