Когда наступало лето, царская семья переезжала в летний дворец в Царском Селе{33}. Это было более спокойное время, с меньшим количеством приемов и депутаций, чем в Санкт-Петербурге. В июле месяце атмосфера стала нервной. Я никогда не слышал, чтобы царь или царица говорили об угрозе войны, но, безусловно, каждый чувствовал, что что-то назревает. Мы, слуги, уже начали понемногу думать, что летняя поездка в финские шхеры будет отменена, но, к нашему удивлению, мы получили приказ все к ней подготовить.
В начале июля мы отплыли из Петергофа, расположенного рядом с Кронштадтом, на императорской яхте «Штандарт». Мы находились в финских шхерах уже 8 дней, когда неожиданно пришла телеграмма, которая, наверное, была очень важной{34}. Машине моментально был дан полный ход, и мы поплыли в Петергоф. За пределами Кронштадта мы встретили французскую эскадру, где на борту одного из судов находился президент Пуанкаре{35}.
В последующие дни император проводил длинные совещания с французским президентом, частые в Петергофе, частью на борту французского флагманского корабля. Это были праздничные дни. Маленький царь был посвящен в рыцари Почетного легиона, да и я получил медаль. Но, несмотря на празднества, атмосфера была очень нервной, и в один прекрасный день Пуанкаре уехал сломя голову домой, только черный дым валил из труб французских кораблей. События следовали одно за другим.
В один из последних дней июля было принято решение провести в России мобилизацию{36}. Царь ничего не говорил, но было заметно, что он очень тяжело пережил принятие этого решения. Двумя днями позже война стала реальностью. Великий князь Николай Николаевич стал верховным главнокомандующим на германско-австрийском фронте, который, конечно же, был самым важным из всех{37}.
Император следил за всеми приготовлениями настолько, насколько он мог. Однажды он попросил принести во дворец форму рядового солдата, что было сразу же выполнено. Император надел на себя одежду, тяжелые сапоги, форменную рубашку и полный комплект снаряжения. Чтобы проверить, насколько все это целесообразно, он прошел 25 км с полной выкладкой по очень сложной местности. Он шел так быстро, что следовавшие за ним офицеры, у которых было не так много груза, едва за ним поспевали. Когда мы догнали его, некоторые из офицеров падали с ног от усталости и пот с них стекал ручьями, а по царю не было видно, что он только что совершил блестящий марш-бросок. Это был подвиг, который я, старый солдат, смог оценить по достоинству и стал еще больше восхищаться государем, чем раньше.
Я всегда слышал, что царя называли слабым и нерешительным. Во всяком случае, это не касалось его требовательности к себе. По моему мнению, царь приложил много усилий, чтобы избежать этой войны, но условия, над которыми он был не властен, вынудили нас вступить в нее. С началом войны, он стал очень серьезным и более замкнутым, чем раньше, но никогда не падал духом. И менее всего лично он был трусливым. Он многократно бывал на передовой, чтобы побеседовать с офицерами и рядовыми, и я никогда не видел у него хотя бы малейший признак страха.
Свободное копирование
