Первый год прошел в обучении караульной службе. Я посещал школу и закончил ее унтер-офицером – высшее звание, которое могло быть присвоено казаку в младшем чине{23}. Одновременно по очереди несли вахту вместе с другой половиной полка. Вокруг дворца проходила дорога длиной 5 км. Она регулярно патрулировалась – и днем и ночью. Позже многие спрашивали меня о том, были ли у меня запомнившиеся встречи и стычки с анархистами и революционерами во время этих круговых патрулирований. Я был вынужден отвечать им, что ничего подобного не происходило. Население в этой местности с любовью относилось к своему царю, и когда люди видели его прогуливающимся в лесу, окружавшем дворец, они кричали «Да здравствует царь!» и махали ему и его семье. Так было до последнего дня, а служил я в лейб-гвардии до апреля 1914 года{24}.
Меня спрашивали, не был ли кто-либо назначен для слежки за нами. Этим я также должен был ответить отрицательно. Команда была под таким тщательным наблюдением, что тайная полиция не нуждалась в наблюдателях среди нас. Патрульная служба, напротив, часто была очень тяжелой, особенно зимой. Много раз случалось, что борода превращалась от мороза в твердые сосульки, как только мы выходили из караульного помещения на улицу, но такова солдатская доля – переносить все невзгоды, и мы не уделяли много внимания этим неудобствам.
Кроме того, мы были защищены от мороза наилучшим образом. Наша форменная черкеска была теплой одеждой, как и кавалерийские шинели и бурки из овечьей шерсти, которая была сваляна и подбита так, что сразу становилась такой же плотной, как войлок и одновременно пушистой с наружной стороны. Бурка не пропускала ни дождь, ни ветер, ни снег, ни холод. Во время поездок верхом бурка расстилалась как покрывало поверх лошади, и это сохраняло ее тепло. Одновременно тепло лошади передавалось и седоку, и получалось, как будто ты сидишь в теплой палатке. Бурка – удивительная часть одежды. Она у меня еще сохранилась, ей 26 лет, но выглядит совсем новой. Такую одежду делали в старой казачьей стороне.
Наше оружие также являлось предметом восхищения из-за его качества и красивой чеканки. Каждый из казаков в лейб-гвардии царя имел кинжал и шашку, на рукоятках которых был выгравирован прекрасный извилистый орнамент. Гильзы патронов, которые высовывались из нагрудных карманов наших униформ, были также украшены орнаментом, выполненным по серебру. Наше оружие имело цену небольшого состояния, работа выполнялась у нас дома, нашими женщинами. Шашка была особенной гордостью. Она часто переходила по наследству от отца к сыну. Это фамильная драгоценность, с которой казак никогда не расставался. У меня до сих пор сохранилась моя шашка. Она следовала за мной из Санкт-Петербурга до Крыма и дальше в Данию.
Люди полагают, что быть гвардейским казаком выгодно. Ничего нет более ошибочного. Это не должность, а дело чести. Когда мы поступали на службу, мы приносили с собой все снаряжение. Только винтовка и боеприпасы поставлялись государством. Когда я был рядовым в Тифлисе на рубеже веков, то получал 2 рубля 40 копеек (около 5 крон) жалованья в месяц. Когда я приехал в столицу и стал гвардейским казаком, мое жалованье повысилось до 12 рублей в месяц плюс еда и квартира, т.е. около 25 крон. Когда я стал казачьим урядником, мое жалованье составляло 40 рублей, но звание предполагало также разные обязанности.
Это говорит само за себя: на эту сумму содержать семью было невозможно. Семья должна была содержать себя сама, но у нее в распоряжении была земля казака. Для казачьей семьи было честью содержать свое хозяйство так, чтобы глава семьи, казак, мог гордиться им. Время от времени мы получали отпуск, чтобы съездить на Кавказ и посмотреть на свое хозяйство. Тебя принимали, как князька, возвратившегося домой в свое частное поместье. Иногда родные навещали нас в Санкт-Петербурге. Недалеко от казарм был небольшой дом, где казаки могли жить со своими семьями, когда те приезжали в столицу{25}.
Свободное копирование
