3 января 1921 года, Качалкино
На днях сдала государственный экзамен. Последнее время пришлось много заниматься. Занималась я в компании своих курсисток. После долгих занятий мы часто до упору хохотали, шутили, дурили, все это давало хороший отдых.
С тихим торжественным чувством шли мы на экзамен.
Окончание праздновали в одном совхозе. Были вино, торжественные тосты за новоиспеченных агрономов, фрукты, танцы, пение, катание. Было безумно весело и радостно на душе.
***
Иллюзии распадаются: я все больше узнаю Валю, и все тяжелее становится на душе. Его заурядность убивает меня, ничего яркого, выдающегося; просто, буднично, серо. Были с ним в одном обществе, как незаметен был он там. Оскорбленная гордость сильно говорила во мне. Права Шура Фролова, назвала его светленьким, еще к этому надо прибавить: простенький.
Мне не нравятся некоторые его привычки, костюмы, они раздражают меня.
Я начинаю жалеть о нашей связи, хотелось бы уйти, опять быть одной.
Последние два дня Валя необыкновенно ласков со мной, но я уже не могу отвечать по-прежнему на его ласки. Он заметил особенность моего настроения, несколько раз спрашивал причину: 'Может быть, что-нибудь страшное? Только говори скорей!' Я отмалчивалась или отговаривалась пустяками. Но объяснение должно настать.
Что-то странное творится со мной. Сейчас не может быть и вопроса о любви. Любила ли я раньше? По-моему, нет - я просто не смогла устоять перед его любовью ко мне.
10 января 1921 года, Качалкино
Я все откровенно рассказала Вале. Он был поражен, он никак не ожидал этого.
Мне было больно, что я причинила ему страдания. Хотелось утешить, обнадежить его.
- Да! Во мне нет талантов, но я не проще других. Для меня важно собственное мнение, и я не придаю значения мнению других, а тем более поверхностному.
- Ошибка была с самого начала: я простую дружбу приняла за что-то большее.
Всю ночь проговорили мы с ним.
Последними его словами было: 'Ната, если ты соберешься уходить, то заранее скажи мне'.
Этот разговор подействовал на меня: он как-то отрезвил. Тишина и нежность появились в моем чувстве к Вальке, и чужды были прежние сомнения.
15 января 1921 года, Качалкино
Тупое, удрученное состояние. Не хочется читать, плохо усваивается прочитанное. В голове тяжесть, неясность. Нет! Я не создана для кабинетной работы, мне надо больше движений, звуков, природы! Неделя кабинетной, книжной работы утомила меня, хотя она самостоятельна, интересна, нова. Хочется уйти на лыжах в лес, увидеть всю красоту зимнего пейзажа, надышаться морозным свежим воздухом, дать работу мускулам.
Перед глазами стоит Василий Робертович Вильямс. Ему сейчас 46 лет (116), но из сильного, крепкого человека он от усиленной умственной работы так быстро превратился в развалину. Вспоминается и Иван Александрович Стебут, который под конец жизни, оставаясь физически крепким, потерял умственные способности опять-таки от усиленной умственной работы.
И у меня возникает вопрос: нормально ли это? Злоупотребления в той или иной области никогда не проходят бесследно для человека.
Все в мире имеет свои законы, неисполнение которых ведет к различного вида ненормальностям.
19 января 1921 года, Качалкино
Валек надел парусиновую рубашку, которую он часто носил летом и в которой я люблю его видеть: он как-то сразу молодеет и хорошеет в ней.
Не знаю, в силу этого или чего другого я любовалась им и в это время очень любила его. Его ласки сильно действовали на нервную систему, но это говорила не страсть, а любовь.
'Милый, хороший, как ты дорог мне сейчас!' На меня смотрят счастливые, благодарные глаза.
***
Я люблю танцы, они создают мне хорошее настроение, люблю их не за веселье, а за пластику и музыку. А вот Валек не понимает этого. Он не может связать увлечение танцами с серьезностью вообще. Долго спорили с ним по этому поводу.
***
Мне уже несколько раз хотелось спросить Валька, почему он ходил к проституткам, имея жену. 'Зачем ты вспоминаешь об этом?' - тихим шепотом сказал он. Долго молчал. 'Хотя и стыдно, но надо признаться: хотелось жаркого под другим соусом'.
Ответ до простоты ясен... Обыденное, повседневное надоедает, притупляет, хочется нового...
20 января 1921 года
Евд. Георг. часто называет себя свекровью, а меня невесткой. В этих словах много нежности, искренности. Я чувствую к ней большую признательность, стараюсь как можно мягче и приветливей относиться к ней. Иногда пробуждается как будто дочернее чувство, которое я не испытывала и к родной маме.
Теперь Евдокия Георгиевна, кажется, окончательно примирилась со своим положением. Трогательно звучит, когда она меня с Валькой называет детьми.
***
Это возмутительно! Вся душа протестует и возмущается! На Виндавской (117) железной дороге было серьезное крушение, в которое попал и один знакомый. Он отделался только легкими ушибами и много интересного рассказывал об увиденном.
Мобилизовали окрестных крестьян, пригнали красноармейцев для очищения пути от раненых и обломков. И среди стонов, воплей и молений раненых началась вакханалия грабежа. Я не могу представить себе психологии этих людей, которые при виде страданий занимаются мародерством. Это звери! Здесь должно быть одно стремление - помочь.
И что-то враждебное, злое поднимается со дна души против этих мародеров и вообще против нашего русского бессердечья и зверства.
Теперь часто ругают, оплевывают русскую интеллигенцию, но она не поступила бы так!
Свободное копирование
