14 октября 1920 года, Качалкино
Все размышления о тройственном союзе не так существенны, они не являются основанием. Этот союз и не обязателен, он только желателен.
***
Наши чувства с N. не одинаковы.
Это можно заключить по многому: мои ласки тихи, я чувствую к N. большую нежность, ласки же N. бурны, продолжительны, страстны (N. говорит, что во мне еще не проснулась женщина, - может быть, это и так).
Говорила я ему о моем горячем желании поехать куда-нибудь в путешествие или на экскурсию. 'Нет, а я бы сейчас никуда не хотел', - ответил N. Если бы мне предложили поехать в дальнюю интересную экскурсию, я, не задумываясь, решила бы ехать. Меня не остановило бы чувство к N.
Характерен и другой случай. Наши курсисты собираются в Бекасово на три дня для осмотра гидротехнических работ. Собиралась и я, но мне в голову не пришла мысль, что ведь поедет и Мильда Ив., так что я остаюсь одна и возможно беспрепятственное свидание с N. в моей комнате, а не под дождем, в лесу, как часто приходится сейчас.
И, подводя итог всему сказанному, невольно делаешь выводы... И опять начинаются сомнения...
***
Мое чувство к N. не является влечением к мужчине, это что-то другое. Любовь должна быть едина и неделима. Это аксиома.
У меня же нет этого. Зашел разговор о Михайлове, и что-то отозвалось в душе...
Потом мне начинает нравиться один из поступивших курсистов. Я его видела только несколько раз, но что-то притягивающее есть в нем. Я о нем слышала как об очень интересном человеке: он был моряком и много видел. Может быть, только это и располагает меня к нему, но мне очень хочется поговорить с ним.
16 октября 1920 года, Качалкино
Откровенно рассказала Шуре Максимовой все сомнения относительно моего чувства к N. После чего долго говорили с ней. Она уже три года замужем, но одновременно успешно занимается на курсах. Для нее муж - прежде всего друг. В силу стесненных экономических обстоятельств они не имеют детей. Мне хотелось из этого разговора почерпнуть опыт, разрешить сомнения, укрепить себя. Но вышло наоборот: сомнения заполнили всю душу и настойчиво требуют разрешения.
Оказывается, в этом вопросе редки бывают повторения, тут каждый случай самобытен. Любовь (если можно вообще назвать любовью мое чувство к N.) индивидуальна. В конце концов она дала мне совет: подождать сходиться с N., получше выяснить свои чувства. А если сойдусь, то не иметь детей до тех пор, пока не разрешатся все сомнения и все не станет ясно.
Итак, в любви шаблонов не бывает, опоры нет, надо самой все понять, оценить и решить.
Нахлынули сомнения... Это не любовь, а что-то другое: странное, еще не решенное...
Я не хотела бы быть женой какого-нибудь выдающегося человека. Это значит, что его личность должна будет подавить мою как более посредственную. Смотреть его глазами, мыслить его идеями и ничего не иметь своего, индивидуального, свободного... Это слишком тяжело, я хочу самостоятельности и равенства.
17 октября 1920 года, Качалкино
Думаю на Голицынских курсах держать выпускной экзамен, сессия которого будет в декабре. Надо до конца довести дело и официально кончить. До сессии осталось два месяца, так что времени хватит, только надо интенсивно приняться за книги.
Эта мысль окрылила и вдохновила меня. В последнее время у меня не было определенной работы, и это тяготило. Теперь есть цель, достижение которой требует много труда и энергии. Но в достижении и жизнь!
***
Как приятно видеть таких увлекающихся людей, веет чем-то детским, молодым.
Он имеет хороший звучный голос. Жаждет учиться пению и музыке, и возможность этого заставляет блестеть его глаза.
'Танцы - это жизнь, они уносят меня в совершенно другой мир', - говорит он с сияющими глазами, восторженной улыбкой, увлеченно танцуя.
Да, этот человек с темпераментом. Интересно посмотреть на него влюбленного.
18 октября 1920 года, Качалкино
Сказала N.:
- Я отказываюсь от свиданий вплоть до более определенного выяснения моего чувства.
- Неужели опять? Зачем, зачем все это? Ведь наши свидания ни к чему вас не обязывают... Вы хотите чего-то абсолютного, но ведь абсолютного ничего на свете нет. Это в вас молодость говорит. А я-то сколько работал над женой за эти дни, почти все уладил. Сегодня так спешил из Москвы... Да, не ждал я этого...
Он взял мою руку, в голосе звучало отчаяние.
- С моей стороны ведь нет любви. Это надрыв, как у Достоевского. Я хочу себя уверить в несуществующем. Я шла на многое, чтобы только выяснить и определить себя, но ничего не вышло. Что же я могу сделать? Надо кончить, и чем скорее, тем лучше.
- Я не хочу верить этому! Только за последнее время я начал понимать, какое счастье я держу в руках.
Я ушла. Во время разговора я была спокойна, решение было твердым, сомнения кончились.
Но что же сейчас гложет сердце, не дает спокойно заниматься работой? Я ясно себе представляю его страстное желание видеть меня, и вместо этого я преподнесла ему подобный сюрприз; как тяжело ему!
Что же это? Уступчивость, свойственная многим женщинам, или правда чувство? Я в недоумении.
Свободное копирование
