23 августа 1920 года, Качалкино
Никак не могла переговорить с N. о третьем выходе из создавшегося положения.
Решила отступить от слов 'последнее письмо' и послать еще:
Есть третий выход: начать полную жизнь не со мной, а с другим лицом. Ведь подготовка Вашей жены к развязке уже начата, так что, когда сделаетесь свободным человеком, ищите себе подругу сердца и начинайте новую жизнь. Это будет гораздо лучше и в физическом, и в нравственном отношении, чем хождение по проституткам, где Вы наверняка рискуете схватить болезнь'.
***
Получила ответ.
Уж очень обидное для меня предположение делаете Вы, считая, что при выходе номер один я неминуемо должен обратиться к услугам института, созданного пылким общественным темпераментом. Как будто мною двигают побуждения такого порядка. Я против этого не раз уже возражал. Правда, мое выражение о 'наемных отелях и чужих дворцах' могло навести Вас на такие мысли, но оно допускает целый ряд очень разнообразных способов развлечения, а не один этот. Можно устроиться очень удобно и без риска получить болезнь. Так что Ваша тревога (за которую я, конечно, очень признателен) о том, что Вы можете быть косвенной причиной моей болезни, напрасна.
Я также признателен Вам за помощь в отыскании выхода из положения, хотя Вы и говорили, что помочь не можете.
Выход номер три (рекомендуемый Вами) вряд ли пригоден для меня. Мне не двадцать лет, чтобы, когда истощится энергия на ожидание, ликвидировать бывшее и снова начать поиски. Пропадет охота искать, и будет некогда этим заниматься.
Затем замечание на последнее письмо академического свойства: не всякий брак предполагает семью, не всякая семья обусловливается браком и далеко не всякие отношения кончаются браком.
И, наконец, еще личного свойства: мое выражение 'греться у костра' не предполагает обстановки 'тихой пристани', семейного уголка, далекого от волнений жизни. Наоборот, у 'костра'-то и можно черпать энергию на борьбу с холодом общественных отношений, бурь и проч. Я далек еще от искания мещанской 'тихой пристани'.
***
Как хотелось бы поговорить с N. и выяснить некоторые вопросы. А свободно разговаривать мы можем, только назначив свидание. Но на это рискнуть я боюсь.
N. пишет: 'истощится энергия на ожидание...' Значит, он еще надеется на желаемый исход своей борьбы. Он, конечно, по всем моим письмам и поступкам видит мою нерешительность.
Я уже чувствую, что, вероятно, в конце концов сдамся, чувство возьмет перевес. Теперь я уже менее боюсь этого. Ведь я самостоятельный, свободный человек, и мне нечего бояться бурь и переживаний, которые стоят на этом пути. Чем их больше, тем интереснее жизнь.
Одно время мне казалось, что N. придерживается более мещанских (конечно, в самом широком смысле слова) понятий: он просто добивался возможности жениться на мне. Но, как теперь выяснилось, он более свободно смотрит на отношения между мужчиной и женщиной.
Неясность и невыясненность некоторых вопросов и теперь иногда еще тянет меня к N.
26 августа 1920 года, Качалкино
Какая низость! Фоминский показал всю свою мелкую душонку до конца. Сколько грязи, мелочи, придирчивости в его обвинениях и доказательствах!
Как осторожно и осмотрительно надо относиться к людям!
Сейчас среди оппозиции (служащих станции) царит нервный подъем, повышенное настроение.
Бурное собрание, продолжавшееся всю ночь, так взволновало меня предвзятостью и нелогичностью речи представителя профсоюза, что я долго не могла заснуть. В душе закипал протест против такого понимания дела. Человек и не хотел вникнуть в суть, он повторял, как попугай, несколько заученных положений о взаимоотношении рабочих и служащих, стараясь везде видеть борьбу, войну, отстаивание своих прав каждой стороной. Ведь центр давно уже шагнул дальше этих истасканных лозунгов!
27 августа 1920 года, Качалкино
На собрании говорил N. У него совершенно нет дара слова. А он ведь мог бы как член коллегии многое разъяснить для правильного понимания дела.
Этот недостаток N. сразу охладил меня к нему. Как хорошо говорил Михаил Иванович, как разносторонне, полно освещал он те или иные вопросы!
А ведь часто бывает, что от человека отталкивает какая-нибудь незначительная мелочь: костюм, прическа, звук голоса, смех и др. С другой стороны, холодно рассуждая, необходимо признать за каждым человеком свои особенности и недостатки. Ведь наверняка таких недостатков много и за мной, прежде 'познай самого себя'.
Но так или иначе, я увидела, что я идеализировала N. Я начинаю более разносторонне видеть его.
Вспоминается рассказ Анны Михайловны о своем замужестве:
'Еще за два месяца до нашей встречи я видела его во сне. А когда встретились на одном вечере, сразу узнала его. Он был неудачный жених и на двадцать лет старше меня.
При первой же встрече я почувствовала, что это моя судьба. После предложения я долго колебалась, несколько раз отказывала ему, страдала невыносимо.
Решили совсем разъехаться. Но в последнюю минуту перед отходом поезда я пошла к нему и взяла свое слово назад.
День обручения был для меня самым мучительным, ужасным днем. Я громко рыдала, когда священник обручал нас. Мне было противно смотреть на его мешковатую фигуру, желтые ботинки, главное, желтые ботинки! Сколько отвращения вызывали они во мне и заставляли еще громче рыдать.
Но, видимо, - судьба. Вот десятый год мы живем вместе, и я не раскаиваюсь, что вышла за него замуж'.
***
Много говорили с Мильдой Ивановной о заболеваниях, сумасшествиях и самоубийствах на эротической почве. У мужчин это бывает редко, потому что они так или иначе удовлетворяют половую страсть. Но женщине с рутинными понятиями о 'чистоте', 'нравственности', 'грехе' приходится страдать за свои традиционные взгляды.
Говорили и об опасном 'бальзаковском' возрасте женщины. 'Мне теперь приближается к сорока, и я могу быть спокойна, опасный возраст прошел. Но, видимо, я вообще слишком холодная, уравновешенная натура. Я не завидую замужним женщинам, потому что я слишком уже привыкла к своей свободе. Мне было несколько случаев выйти замуж, но, как только начиналось сближение, вмешивалась критика и все это казалось смешным. Те же люди, которые нравились мне, не обращали на меня внимания', - спокойно говорила Мильда Ивановна.
Противовесом эротическим заболеваниям должна служить заинтересованность в каком-нибудь деле, которое давало бы удовлетворенность.