16 марта 1920 года, Качалкино
Началось это еще до Рождества. Я с ним (буду называть его просто 'он', без имени) ходила в лес на лыжах. Он начал разговор о том, знаю ли я о тех слухах, что распространены в Качалкино про него по отношению ко мне. Я ответила отрицательно. Оказывается, кумушки говорят, что он увлечен мною, эта сплетня дошла до его жены - женщины очень больной и хилой, это ее расстроило. На этом разговор и прекратился.
После этого я стала сторониться его. Но вскоре я все уже забыла и опять стала часто дурить и смеяться с ним, как и со всеми. Играя в 'почту', он письменно объяснился мне в любви, присылал подобные же карточки в игре 'флирт' (91), намекал часто в разговоре. Я этому не придавала серьезного значения и больше отшучивалась.
Однажды, разговаривая о каком-то серьезном деле, он поцеловал меня поспешно в щеку и убежал. Это взбесило меня: посягать без разрешения на чужую собственность! Неужели он мое вполне корректное поведение принял за флирт и заигрывание! Я была обижена и рассержена. Целую неделю я с ним почти не разговаривала, была очень серьезна не искусственно, а вполне непринужденно. До неузнаваемости переменился и он: из веселого, часто смеющегося он превратился в необыкновенно серьезного и часто печального, так что окружающим было заметно.
Мне надоело серьезничать и дуться, я стала опять относиться к нему, как ко всем. На днях я получаю от него такое письмо:
Некоего советского служащего в Коллегию Вашего сердца.Заявление Вчера во время дамского краковяка мне так хотелось, чтобы Вы подошли ко мне, что даже волновался. Но только ночью (я в последнее время совершенно лишился спокойного сна) я вполне восчувствовал Ваш поступок и вот обнаглел! Теперь мне уже хочется знать его мотивы.Дело в том, что Вам должно быть небезызвестно, как я втюрился в вас (как оглобля в чужой кузов - извиняюсь за вульгарность, но язык и переживания чеховского 'Медведя' (92) очень подходят ко мне). Каковы эти переживания, расскажу после, если позволите. Скажу только, что с утра до ночи (да и ночью) все мысли и поступки направлены в одну сторону. Во всяком случае, это не игра (не флирт).Завтра у нас великое веселье (пять именинников). Брезжит надежда побеситься от души. Так вот раздуйте ее или потушите. Скажите, имею ли я какое-либо (хотя бы самое небольшое) основание рассчитывать еще на полную жизнь впереди, или же область бурных переживаний мне уже более недоступна. Я чувствую критический момент: или вот теперь, или уже никогда.Я бы хотел, чтобы Ваш ответ в данный момент был свободен от доводов разума и независим от условий, которые он вам продиктует, а шел бы только от сердца. Он Вас ничему не обяжет. А об условиях, доводах и прочем поговорим после: я сам в этом деле плохо еще разбираюсь. Вопрос только в чувствах: буду ли я завтра в качестве паяца забавлять именинников или сам буду шестым именинником. Только без жалости. Она, может быть, еще понадобится, потом.О, с большим подъемом я спел бы сейчас: 'Вы мною играете, я вижу: забавна Вам любовь моя' (93) и т.д.
Ожидающий решения сердечной Коллегии советский служащий.
В форме заявления письмо написано, вероятно, для того чтобы при случайном попадании в чужие руки оно не обратило на себя особого внимания. Мотивом приглашения мною его на краковяк является, очевидно, его страстное желание, которое передалось и мне.
Нет, кроме хорошего товарищеского чувства, я к нему ничего не испытываю. Я видела, что он с нетерпением ждет от меня ответа, ему было тяжело, больно, но нам весь день не приходилось остаться вдвоем. Я чувствовала, что надо скорее кончить с этим вопросом. Зачем обнадеживать его? Минута урвана, я сказала: нет. Кто-то подошел... После этого мы стали далеки и чужды друг другу. А я ведь хотела ему много сказать, поговорить по душам, но теперь что-то враждебное, хотя и недоговоренное, стояло между нами.
Я чувствую, что ему тяжело, обидно за то, что он слишком много написал мне, он страдал от этого. Иногда я ловлю на себе его скорбный, печальный взгляд. Судя по письму, он, вероятно, надеялся получить утвердительный ответ; не знаю, что в моих поступках и отношениях к нему он нашел дающего надежду! Правда, я к нему относилась, пожалуй, лучше и теплее, чем к другим, но ведь это вовсе не искры любви, а простое симпатизирование.
За эти дни я много колебалась. Может быть, лучше уехать из Качалкино и этим все сразу порвать. Хотя я и дала согласие остаться здесь, но, может быть, еще не поздно изменить решение? Но обстоятельства складывались все так, что я не могла переговорить с Андреем Михайловичем (94): то он в Москве, то у них заседание коллегии, то он с кем-нибудь - а мне надо наедине. За эти дни я несколько раз перерешала и до сих пор еще не пришла к окончательному выводу. Ведь мы с ним работаем в одной организации, так что часто будем сталкиваться по делам службы. Это должно повести дело дальше, но в чем будет состоять это 'дальше', не знаю.
Иногда кто-то внутри как будто говорит: останься, узнай душу мужчины, передумай много сама, это даст тебе большой богатый опыт, не нужно бояться испытаний, которые стоят на этом пути.
17 марта 1920 года, Качалкино
Сексуальные мотивы в жизни человека играют доминирующую роль. Хорошим и ярким подтверждением этого служит роман Уэллса 'Страстная дружба' (95). Все разговоры о принципах, идеях разбиваются об этот неумолимый, грозный закон природы.
Мэри сознательно оттолкнула от себя любимого человека, желая оставаться свободной и всегда чем-то высоким, необыденным для любимого человека. Обыкновенная семейная жизнь казалась ей скучна, пошла, недостойна и его, и ее. Всю жизнь они стремились друг к другу, но общественные путы и традиции мешали этому. С другой стороны, может быть, в этом-то постоянном стремлении к борьбе и была полнота и красота жизни. Не будь этих препятствий, они погрузились бы в скучную семейную жизнь с ее мелкими заботами и неприятностями. Ведь большею частью интересно и красиво то, к чему стремишься и что пока недоступно.
22 марта 1920 года, Качалкино
Он на несколько минут зашел ко мне, поговорив кое о чем, мы расстались. И мне стало жалко, что он ушел, ведь каждому хотелось что-то сказать. Мне хотелось выяснить его отношение ко мне и мое к нему.
Вечером он передал мне письмо, в котором писал, что некоторые мои слова и намеки дают ему далекую надежду хотя бы на маленькое чувство с моей стороны.
Как тяжело, горько, когда ты не можешь дать человеку ожидаемого, желаемого от тебя. Но я совершенно бессильна в этом случае, я не чувствую ни малейшего ответного жара, я удивительно спокойна и равнодушна к нему как к мужчине. Но мне бы хотелось узнать о его переживаниях, о которых он обещал мне рассказать в первом письме. Однако просить его об этом, конечно, жестоко, это было бы возможно только при известном настроении.
На другой день удалось столкнуться и поговорить, вообще мы очень редко встречаемся, я то на лекциях, то на занятиях, да и избегаю встреч, потому что что-то натянутое, тяжелое встает между нами каждый раз.
Он спросил мой последний решающий ответ, я, конечно же, ответила отрицательно. 'Итак, все кончено в жизни, вспыхнула было последняя надежда и безнадежно погасла', - грустно сказал он.
Мне хотелось сказать что-нибудь утешительное, я говорила о жизни впереди, о новых встречах, надеждах. 'Нет, эти переживания даются нелегко и нескоро забываются. Что ж, значит, надо чем-нибудь анестезировать себя и проститься с надеждой...'
Я между прочим упомянула, что хотела бы получить обещанный рассказ о его переживаниях.
- А вам зачем? Для психологической характеристики? Нет, это слишком тяжело, увольте, не просите. Я вам задам еще последний вопрос: не служит ли препятствием моя жена? - сказал он, хватаясь за последнюю соломинку.
- Нет, это для меня не послужило бы препятствием, если бы что-нибудь было с моей стороны, - отвечала я.
Я спокойна и чиста перед его женой.
23 марта 1920 года, Качалкино
Читала 'Обрыв' Гончарова и 'Одна за многих' Веры (96).
Содержание последней повести следующее: молодая чистая девушка Вера глубоко, серьезно полюбила Георга. Она думала, что Георг так же чист, как и она сама. Но вот она узнает, что Георг раньше вел такую же распутную жизнь, как и все молодые люди его круга: у него были интриги с женами своих товарищей, он за деньги получал продажную любовь. Она по своей чистоте и наивности не предполагала ничего подобного. Истина была слишком жестока и груба... Она чувствовала, что по-прежнему страстно любит Георга, но между ними легла пропасть, ей все представлялось, что Георг так же ласкал других женщин.
'Я не могу жить без него, но не могу жить и с ним', - были ее последние слова. И она решила уйти из жизни, прекратив невыносимую пытку.
Разговор об этой книге зашел с Петром Николаевичем. Он меня спросил, поступила бы я так на Верином месте? Теперь - нет, потому что я хорошо знаю, что жизнь мужчины идет по иному руслу, чем наша. Но ведь было и у меня время (в пятом, шестом классе гимназии), когда этот вопрос во всей своей жестокости и откровенности стоял передо мной. После полного неведенья и идеализации пришлось опуститься в какую-то зловонную яму. Если бы у меня в то время была любовь, как у Веры, я, может быть, поступила бы как она.
Теперь я стала старше и гораздо опытней. Да и вообще 'чистоте' как мужчин, так и женщин не придаю большого значения. Особенно возмущаюсь против нелогичного взгляда, что женщина должна беречь свою 'чистоту', а мужчина - нет. Это абсурд последней крайности. Жизнью могут наравне пользоваться и мужчина, и женщина. Тем более этой 'чистоты' не имеет нравственного права требовать мужчина, который большею частью узнает женщину раньше женитьбы. Это еще отголосок эпохи рабства жены и господства мужа, хотя эта эпоха продолжается и до сих пор. Становится горько, обидно и досадно за эту явную несправедливость.
Вспоминается Вера из 'Обрыва'. Зачем были эти страдания о потере своей 'чистоты'? Они были совершенно излишни и для меня сейчас совершенно непонятны. После своего 'падения' Вера осталась той же умной, тонкой, чуткой натурой. Она не потеряла, а многое приобрела.
А ведь такой взгляд на сохранение 'чистоты' девушки до замужества до сих пор еще крепко держится во всех слоях общества. Этот предрассудок впитывается с молоком матери, и сколько горя приносит он! 'А зачем, для чего?' - встает протестующий вопрос.
Свободное копирование
