Мне ясно дали понять, что работу я получу, только заслужив расположение ГПУ. Я хотел, было, устроиться в Уральский золотопромышленный трест, но разговор с начальником отдела кадров завершился следующим образом:
– Вы собираетесь ходатайствовать о восстановлении в партии?
– Никоим образом.
– А подавать апелляцию в Коллегию ГПУ с просьбой пересмотреть ваш приговор?
– Нет.
Вопрос о работе отпал сам собой. Но я решил держаться. В Париже продавалась моя историческая книга, три романа и другие публикации. А в Оренбурге имелся магазин Торгсина, где в разгар голода можно было купить по ценам, подчас ниже мировых, продукты и качественную мануфактуру. Весь город взирал на него с жадностью. Только расплачиваться там надо было золотом, серебром или иностранной валютой. Я видел киргизов и русских мужиков, приносивших к заветному прилавку старинные персидские мониста, оклады икон чеканного серебра, и за эти произведения искусства, редкие монеты, купленные на вес, с ними расплачивались мукой, ситцем, кожей... Ссыльная буржуазия несла зубные коронки. На три сотни франков в месяц (примерно пятнадцать долларов) я мог жить и даже помогать вышедшим из тюрем товарищам. Обмен на рынке позволял добыть и дров на зиму, и чего-нибудь молочного. Один торгсиновский рубль стоил на рынке тридцать пять-сорок рублей бумажных; так что восьмидесятирублевая зарплата по ценам мирового рынка равнялась двум коммерческим рублям или примерно одному доллару...
Свободное копирование
