Весной 1919 года произошли события, одновременно ожидаемые и заставшие врасплох. В начале апреля в Мюнхене была провозглашена советская власть. 22 марта Венгрия после отречения правительства графа Каройи мирным путем стала Советской Республикой. Бела Кун, посланный Лениным и Зиновьевым в Будапешт, вышел из тюрьмы и встал у руля власти. Плохие известия с фронтов гражданской войны отчасти потеряли свою значимость. Даже падение Мюнхена, захваченного 1 мая генералом Хоффманом, не имело, казалось, большого значения по сравнению с революционными победами, которые ожидались в Центральной Европе, Богемии, Италии, Болгарии. (Но резня в Мюнхене еще более ожесточила состояние духа; зверства войск Колчака в Уфе, когда взятые в плен красные были сожжены живьем, укрепили позиции чекистов в противовес членам партии, стремившимся к большей гуманности.)
Исполком Коминтерна заседал в Москве. Секретариатом руководила Анжелика Балабанова; но на самом деле его политику определял из Петрограда Зиновьев, с которым приезжали совещаться Карл Радек и Бухарин. Иногда Исполком собирался в Петрограде, с участием финнов (Сирола), болгар, посла Советской Венгрии Руднянского, поволжского немца Клингера. Я присутствовал на этих собраниях, хотя еще не был членом партии. Помню, анархист Вильям Шатов, одно время комендант бывшей столицы, а затем фактический командир Х армии, тоже приглашался на них. Демонстративное превосходство русских над иностранными революционерами удивляло меня, а оптимизм Зиновьева приводил в ужас. Казалось, ему были неведомы сомнения: европейская революция идет вперед, ее ничто не остановит! Как сейчас вижу, в конце заседания, поигрывая кисточками шелкового шнурка, служившего ему галстуком, и непрестанно улыбаясь, он говорит по поводу каких-то решений: «Если только новые революции не опрокинут все наши планы на ближайшие недели!» Он задавал тон.