Слова очевидцев всегда важны. Их значимость возрастает, когда речь идет о глобальных событиях. Публикуемая ниже статья посвящена одному дню в истории России, роль которого трудно переоценить. Его связывают с началом первой русской революции. Речь идет о 9 января 1905 года — дне, который вошел в историю, как «Кровавое воскресенье».
Автор подписал текст двумя буквами Б. Б. (см. ниже). Это Борис Валентинович Беккер — покровитель и хороший знакомый бабки Натальи Алексеевны. Статья предоставлена сайту внучкой Бориса Валентиновича Галиной Ивановной Ивановой. Семья Ивановых-Беккер уже не раз упоминалась на сайте http://www.na-vasilieva.ru/ (и будет еще не раз упоминаться впредь) дружит с семьей Васильевых-Бусловых уже третьим и четвертым поколением.
Среди огромной горы литературы о революции 1905 — 1907 годов данная, нигде ранее не публиковавшаяся, статья очевидца — последняя и поэтому по праву занимает вершину.
Помещаем текст о кровавом дне тогда, когда страны отмечают годовщину Победы в войне — самой кровавой в истории. Даты тоже перекликаются: 9 января 1905 года и 9 мая 1945 года.
Художник В. Серов (очевидец «Кровавого воскресенья») «Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваша слава?», 1905 г., Русский музей
Борис Беккер
Петербург 9-е Января 1905
Около часу дня мне без особых приключений удалось пройти с Невского просп. к Александровскому саду. День был хотя и не солнечный, но ясный. Погода тихая, на панели у сада собралась толпа большею частью из забастовавших рабочих. Толпа эта вела себя в высшей степени спокойно. Даже когда конная полиция на противоположном углу Невского проспекта стала прогонять собравшуюся там публику, и когда на наших глазах какой-то околоточный до крови избил при этом мальчика. Даже тогда эта толпа была спокойна, и только порой в ней отдавались отдаленные сдержанные выражения негодования. Тут невольно мое внимание обратила на себя какая-то женщина в шляпке. Скромно, но вполне прилично одетая. Она очень энергично успокаивала рабочих: «Ради бога, не волнуйтесь, не кричите, не давайте повода полиции прибегать к оружию. Ваше дело лишь быть здесь и стоять. Ждите, вот придет крестный ход, нашим присутствием здесь вы должны только показать, что вы согласны со всеми». Окружающие подчинялись вполне ее словам и сдерживались даже в своих выражениях. Я подошел к ней, мы разговорились.
«Вчера в 11 местах в городе были совещания, читались петиции … и было решено, чтобы все сочувствующие делу шли без всякого оружия сегодня к Зимнему дворцу. Решено, чтобы никто не смел производить ни малейшего беспорядка, чтобы все было тихо и спокойно», — сообщила она мне. «Только бы студенты не выкинули флагов», — с опасением говорила она потом. Но, однако, флагов никто не выкидывал. Около 1, 1/2 ч. На площади разнеслась весть, что крестный ход от Нарвских ворот разогнан полицией. Тогда она стала успокаивать ближайших, говоря, что может быть, пройдет другой крестный ход. «С трех сторон пошли с крестным ходом, авось хоть один дойдет сюда, товарищи», -говорила она.
Художник В. Маковский 9-е января
В это время, или даже чуточку ранее, сначала конные жандармы, а потом и кавалерия проехали несколько раз сомкнутым строем по площади перед Александровским садом и согнали всю толпу на панель. Кавалерия красиво, как на параде, выстроилась перед нами, занимая всю ширину от Алексанровского сада почти до угловых домов Невского проспекта.
Несколько времени мы, никем не тревожимые, любовались оживлением, царствовавшим на Невском проспекте и бравым видом, выстроившихся перед нами, войск. Вдруг горнист заиграл какой-то сигнал. Кавалеристы обнажили оружие, раздалась команда, и вся масса кавалерии на карьере понеслась на нас. Толпа подалась ближе к решетке, и кавалерия промчалась перед нами развернутым фронтом, как на параде, никого не задавив ни лошадьми, ни оружием. Это обнаженное оружие сверкало в воздухе, но не опускалось ни на кого из присутсвовавших зрителей. Мы невольно залюбовались на нашу кавалерию, когда она доскакала почти до здания Военного Министерства, повернула обратно: маневр при этом был так оживленно красив, что в толпе вырвалось несколько возгласов невольного восхищения. Проскакав обратно, кавалерия выстроилась на прежнем месте. Затем, через несколько минут, также блистая обнаженным оружием, повторила свою атаку и с тем же успехом. Когда кавалерия после двухкратного исполнения вышеуказанного маневра отошла почти к арке Главного Штаба, я стал пробираться понемногу вперед по направлению к Зимнему Дворцу. Толпа стояла по-прежнему спокойная. Люди разговаривали между собой доверчиво и даже весело. Когда я был на полдороге от газетного киоска до угла Александровского сада, в толпе послышалось: «Пехота, пехота». Действительно, на площадь Зимнего дворца к Александровской колонне подходил отряд пехоты. Затем, через несколько минут послышался какой-то сигнал. Солдаты взяли ружья на руку и двинулись в штыки на толпу у сада. Однако они шли как-то нерешительно, и это сразу бросалось в глаза. Затем сами ли они без команды или же напротив по команде, но только они остановились шагах в 20-и от передних рядов толпы, затем повернули кругом и снова стояли почти к самой колонне. Тогда кавалерия, бывшая в это время во флангах пехоты, вновь выехала и по-прежнему заняла почти всю ширину от Александровского сада до угловых домов Невского проспекта. Я же, движимый любопытством, вновь стал понемногу пробираться вперед и вскоре очутился почти впереди всех рядом с правофланговым кавалеристом. Тут какой-то субъект, не принадлежавший по виду к числу рабочих, скорее так называемый золоторотец, немного под хмельком потешал публику своим балагурством. «Да ты сыграл бы веселенькое, — обратился он к трубачу, — а то уж стоять-то стало скучно». А через несколько секунд он вновь, обращаясь к тому же трубачу, балагурил: «Ах, братец, что ты без дела стоишь. Хоть слетел бы в «казенку» за мерзавчиком». Кругом улыбались. Однако, один из очень прилично одетых рабочих, строго обратился к золоторотцу: «Довольно, не место здесь паясничать». Тогда я в свою очередь заступился за последнего: «Ну зачем вы так строго», — сказал я, — «Всякая шутка ведь только на пользу вашего дела». Через минуту золоторотец как ни в чем не бывало продолжал балагурить: «А что, ведь я, если б захотел, свалил бы этого трубача, да и с конем-то его вместе». «Что ж, братец, попробуй»,- смеюсь я , смеются все окружающие. Я пишу эти мелочи и эти подробности, чтобы показать какое-таки прямо невинное настроение царило в толпе всего- навсего за какие-нибудь пять минут до пальбы.
В это время вновь послышалась команда и кавалерия вновь хлынула вдоль александровского сада, прижимая толпу к решетке. Под напором ее я был притиснут к самой решетке. Какой-то офицер, мчась сбоку кавалерии грозил обнаженной саблей и кричал: «Расходитесь». В ответ на это я крикнул со своего места: «Вы видите, что при этих обстоятельствах уйти нельзя». Рядом со мной, как сейчас вижу перед глазами , стоял какой-то благообразный рабочий с кротким, но в тоже время серьезным лицом, и он обратился ко мне: «Уходите – ведь мы вас не держим». И это было сказано так кротко, таким мягким деликатным тоном, что словно что-то оборвалось у меня на сердце, и я поспешил ответить ему: «Дорогой мой, я вовсе не хотел уходить. Я только хотел дать понять офицеру, что он требует невозможного».
Между тем, кавалерия промчалась как раньше почти до военного Министерства, вернулась назад и расположилась по обе стороны от пехоты. Мы не раздвинулись и вновь заняли всю ширину панели. Я в это время очутился как раз в пятом ряду от войск, находившихся от нас в ста шагах. По-прежнему полное спокойствие царило в толпе. Не было ни криков, ни вызывающих поступков, ни флагов. Мы по-прежнему стали смирно беседовать, отнюдь не предчувствуя надвигавшейся грозы. Вдруг заиграл рожок.
Художник И. Владимиров
«Ну, вот, мы дождались и музыки», — послышались шутливые возгласы в толпе, не подозревавшей трагического смысла сигнала. В это время передние закричали: «Они поднимают ружья, они целятся».
Толпа обнажила головы, замахала фуражками и закричала солдатам: «Товарищи, не стреляйте». «Не сметь стрелять, товарищи», — закричал и я. Мчатся несколько секунд – длинных, как часы. За эти секунды мы успели обменяться мнением с ближайшим рабочим, что если и будут стрелять, то холодными зарядами, что бояться нечего, ибо опасности нет никакой. И вдруг раздался первый залп. Передние три ряда толпы сразу, как подкошенные не повалились, а просто присели на месте. Насколько я лично был далек от мысли об опасности, можно судить по тому, что при виде этих, опустившихся, присевших на землю людей, у меня промелькнула мысль: «Да зачем это они присели?». А потом – догадки: «Уж не (неразборчиво) ли было у них присесть, когда солдаты станут стрелять». Но вот раздается второй залп через две или три секунды после первого. Падают стоящие впереди меня, двое справа, падает один слева от меня. А я вновь гляжу с недоумением, все еще нет сознания всего ужаса нашего положения. Я оглядываюсь и тут вижу: позади меня, в двух шагах у самой панели лежит юноша рабочий лет восемнадцати, не больше. Висок его пробит, и из раны сочится кровь. Только тут я понял, что стреляют боевыми патронами, и повернул назад. Пока я шел до газетного киоска, т.е. всего 40-50 шагов, позади прогремели еще два залпа и какой-то странный одинокий выстрел. Уходя я слышал, как кричал один рабочий у решетки сада: «Товарищи, стойте, не уходите».
У самого киоска другой рабочий кричал то же самое. Я подошел к нему, говоря: «Бесполезно. Негодяи стреляют боевыми патронами. Я видел убитых». Потом я вышел в сад и осмотрелся – не ранен ли я. Затем чувство гнева, чувство бешенства, горькое чувство бессилия и незаслуженной обиды охватили меня. Дальше я уже смутно помню как я шел по саду. Как несколько раз останавливался и вокруг меня собиралась толпа. Я что-то говорил. Потом снова шел, снова останавливался и снова говорил.
Два дня я был исключительно под впечатлением этих грозных событий. Две ночи я ни на минуту не мог сомкнуть глаз: передо мною вновь проходила эта картина бойни. Я вновь переживал ее: но уже не с прежним спокойствием неведения.
Свободное копирование
