Пережив это крушение надежд весной 1946 года, я с мамой и сыном уехала в отпуск. Осенью предстояло начать поиски сначала.
Отпуск мы провели в санатории на Волге, в Наволоках, недалеко от Кинешмы. В то время, работая в Ленинской библиотеке, я одновременно преподавала на заочном отделении Высшей партийной школы. И среди моих студентов оказался управляющий делами Совета Министров РСФСР. Он-то и предложил путевку, сказав, что я смогу поселить свою семью рядом в деревне, а кормить ее — купив абонемент в столовую санатория. В тех условиях это было просто счастье. Все оказалось превосходно: и сам санаторий на крутом берегу Волги, и прекрасное питание, столь непривычное после голодных военных лет, и замечательная тетя Шура, совесть всей деревни, у которой я сняла комнату для мамы и Юры и которая потом сразу пришла мне на память, когда через много лет я прочла «Матренин двор» Солженицына. Главный врач санатория и его семья стали на несколько последующих лет нашими друзьями, и мы еще ездили туда, а они гостили у нас в Москве.
Когда мы приехали в первый раз и получили комнату в корпусе, я стала разбирать вещи, а восьмилетнего сына выпустила в сад, где виднелись играющие дети. Несколько минут спустя он прибежал обратно в страшном возбуждении и с порога крикнул:
— Мама, эти ребята — колдуны! Они только взглянули на меня и сразу закричали: «Юра Ямпольский пришел! Здорово, Ямпольский!»
Ему не пришло в голову, что у него, только что вернувшегося из лагеря, на трусах пришита метка с именем и фамилией, — как мы всегда пришивали ко всем вещам, отправляя детей туда. Это простодушие в какой-то степени сохранилось в нем на всю жизнь.
К концу моего отпуска туда приехал папа, сменив меня: мы боялись оставлять маму одну. А я поехала обратно в Москву.
На вокзале в Кинешме, где я ожидала поезда, меня атаковала молодая цыганка, предлагая, как всегда, сказать всю правду о будущем Я довольно грубо отмахнулась, и она, рассердившись, схватила мою руку и сказала:
— Приедешь домой - найдешь, чего не ожидаешь! А до конца года ты не доживешь!
Разумеется, я не придала никакого значения ее словам, но когда я вошла в Москве в свою квартиру (Павлик был в командировке), соседка сказала мне:
— Тебе письмо пришло, я бросила под дверь.
Это было письмо из Моссовета — официальное согласие на наш обмен. Добился его все-таки наш Левин, пустив в ход какие-то свои связи!
Радостное известие, но... Если так точно исполнилось первое предсказание цыганки, то почему бы не исполниться и второму? Я человек не суеверный, но тут призадумалась и до конца года как-то остерегалась — то быстро бегущего транспорта, то сосульки или кирпича, который может упасть на голову. Однако очевидно, что пророческой мощи цыганки на второе предсказание не хватило.
Осенью 1946 года мы оказались, наконец одни своей семьей, в собственной комнате — через десять лет после свадьбы! Мы так радовались, что я, каюсь, вовсе не задумывалась над тем, как тяжело было маме разлучиться с Юрой, которого она вырастила и обожала.
Свободное копирование
