Летом 1927 года я тоже читала запоем. Часть книг мы купили с папой на Тверском бульваре, где тогда впервые был устроен «книжный базар», потом проходивший там летом из года в год, по-моему, до самой войны. Не могу описать возбуждение, охватившее меня, когда сразу за стоявшим еще на прежнем месте памятником Пушкина, вдоль всего километрового бульвара, моим глазам открылась панорама разукрашенных пестрыми флагами и плакатами киосков, лотков, стенок с полочками (как мы бы теперь сказали, стендов), лотков, полных книг. Разных книг - и недавно изданных, дешевых, госиздатовских, на серой бумаге, и букинистических - дореволюционных изданий Сытина и Маркса, с яркими переплетами и цветными картинками внутри. И, как на ярмарке, тут же продавали мороженое (продавщица набирала его круглой ложкой из мороженицы и укладывала между двумя круглыми вафлями с выдавленными на них уменьшительными именами - увы, моего имени там никогда не было, и приходилось выбирать мамино, Соня), вафельные трубочки с взбитыми белками, стояли жаровни с орехами. Вдоль всего этого великолепия ходили китайцы (почему их тогда было так много в Москве?), продававшие поделки из цветной папиросной бумаги: веера, гармошки на двух палочках, превращавшиеся в шары, если их особым образом поворачивали, а главное, мячики на длинной резинке с петлей на конце, надев которую на палец, можно было часами играть мячиком.
А еще там были лотки с писчебумажными товарами — нарядными тетрадями, глянцевыми цветными наклейками-картинками с шелковой тесьмой-закладкой, разноцветные ластики, карандаши. Ко всему этому я с раннего детства питала страсть, не утоленную и вследствие почти постоянной ограниченности родителей в средствах, и вследствие непонимания ими этой моей страсти. Как я любила карандаши, ручки, чернильницы — все, что имеет отношение к письменному столу, — и какой недостижимой мечтой оставался свой собственный письменный стол (он впервые появился у меня дома, когда мне было сорок лет).
Когда мама подарила мне на день рожденья (восемь лет? девять?) красивую кустарную, как тогда говорили, шкатулку с швейными принадлежностями, я с трудом скрыла разочарование, хотя рукодельничать мне нравилось. Но следующей зимой я заприметила в витрине магазина металлический письменный прибор, изображавший пень (чернильница), к которому по горке бежит собака. Овраг рядом с горкой был местом для ручки. Я просто помешалась на этой дешевой вещице и столько раз показывала ее маме, что она сдалась и на наступивший вскоре день рожденья подарила ее мне. Радости моей не было предела!
Но вернусь к книжному базару. Думаю, что папа предвидел мое впечатление, потому что еще в трамвае предупредил, что денег у него мало и он сможет купить мне только две книги. И чтобы я поэтому выбирала, хорошенько подумав. Тут уже я должна была держать себя в руках - вообще-то я была на это способна (в голодное время в Одессе, когда в витринах начали появляться продукты - сперва за какие-то немыслимые цены, - я, совсем малышка, проходя с мамой мимо этих соблазнов, зажмуривала глаза, чтобы не расстраиваться, а мама восхищалась моим стоицизмом).
Первую книгу мы купили сразу - это было «Детство. Отрочество. Юность» Толстого. Мне очень хотелось купить «Войну и мир», уже прочитанную, но навсегда заворожившую. Как назло, она не попадалась, и тогда я, не раздумывая, выбрала другую книгу того же автора. Со второй было сложнее. Мы прошли уже весь бульвар, и я кидалась то на Чар-скую, то на уже знакомые переводные романы. Но папа прекратил мои терзания, сказав:
— Купим то, что ты еще не читала, но потом будешь не раз перечитывать.
И мы купили «Униженные и оскорбленные» Достоевского. Больше я ничего не просила. Уже на обратном пути, почти у памятника Пушкину, папа взглянул на меня, понял, как мне грустно расставаться с этим волнующим праздником, и решил поощрить меня за благоразумное поведение. В качестве премии в моих руках оказался совершенно неизвестный мне Диккенс. «Оливер Твист»! Отчего так помнится этот день, эти три книги, которые я прижимала к себе, садясь в трамвай на конечной станции посреди Страстной площади, горячий бублик, который папа купил мне у торговки на станции, а я ела, поглядывая в окно на Тверскую, по которой мы ехали, и предвкушая, как окунусь в эти книги дома?
Свободное копирование
