Черкассы. Первые впечатления - 13

Сыновья деда подросли только к самому концу уходящего XIX века и, вероятно поэтому, дед понял необходимость не просто привлечь их к своему бизнесу, как, несомненно, поступил бы раньше, но дать им высшее образование и специальность.

Дядя Леонид окончил Химико-технологический институт (учился сначала в Дармштадте, потом в Бельгии, в Льеже), а в Россию вернулся инженером, уже с женой и дочерью Женей, ровесницей нашего Дани. Жена его, моя тетя Адель, была племянницей знаменитого еврейского писателя Шолом-Алейхема. В России у них один за другим родились еще двое сыновей — Габа (Габриэль) и Лева. Последний был всего на полтора года старше меня, мы росли вместе, и в жизни моей он сыграл огромную роль.

С папой случилось по-другому: он выдержал это техническое обра­зование в течение одного лишь года, вернулся домой и после некоторого перерыва поступил на юридический факультет Киевского университе­та. Ученье его тянулось долго и с большими осложнениями. Дело в том, что он еще студентом женился на девушке, происходившей из бедной местечковой семьи и учившейся на акушерских курсах. Женился, разу­меется, вопреки воле родителей. Молодая семья не была принята в ро­дительском доме, им пришлось уехать и самим зарабатывать на жизнь: отцу — уроками, матери — своим повивальным ремеслом. Стало еще труднее, когда в 1906 году родился их первенец Даня и маме пришлось отказаться от работы.

Я опускаю здесь историю их сложных взаимоотношений с родителя­ми, возвращения в Черкассы, полной конфликтов совместной жизни с дедом и бабушкой. Важно то, что в конце концов отцу удалось окончить университет (но только в 1910 году — двадцати шести лет!). На снимке в том же старом альбоме — хорошенький адвокатик с университетским значком в петлице, а рядом фотография его патрона В.Ф. Война-Ясе-нецкого. Тогда и началась самостоятельная, все более благополучная жизнь, которую вовсе не нарушила начавшаяся спустя несколько лет мировая война. Именно об этом мама потом говорила с ностальгией: «Это было в мирное время».

Передо мной фотография с подписью папиной рукой: «Сосновка. Лето 1916 года». Два года идет разорительная и кровопролитная вой­на. Страна чревата революцией, уже чувствуются ее подземные толчки. Но ни на самом верху, ни здесь, в южном провинциальном городе, этого не ощущают.

Занимаясь несколько лет назад документами и перепиской царской семьи, я приходила в изумление от совершенного непонимания ее чле­нами того, что происходит в стране, и пыталась объяснить это себе их особым образом жизни, исключительной замкнутостью существования, отсутствием информации, сколько-нибудь адекватной угрожающей ре­альности.

Но вот передо мной другая семья — семья провинциального адво­ката, живущая такой же обыкновенной жизнью, как все. И та же безмя­тежность, то же совершенное непонимание грозных, стоящих у порога катаклизмов.

Семья снималась в саду на даче, у входа на террасу. Папа, мама, де­сятилетний мальчик, маленькая дочка на коленях у молоденькой мами­ной сестры, живущей в доме. Мальчик чуть постарше — двухлетний пле­мянник Лева. Сзади — прислуга. Отдых. Покой. Последнее лето трехсот­летней монархии. Эту фотографию можно назвать «Накануне».

К моменту моего рождения это была вполне процветающая се­мья. Зимой жили в городе, летом на даче, в Сосновке. Хотя мама дав­но оставила свою профессию и вообще занималась только домом и детьми, была еще и кухарка Поля и моя няня, молодая девушка Аню­та. Помогать приехала и мамина младшая сестра, Бася. Даня учился в реальном училище.

И отец, и дядя Леонид, помимо своих профессиональных дел, были общественно-активными людьми. В последние перед войной годы они вместе издавали газету «Черкасские отклики», не имевшую вполне определенной партийной окраски, но по своему общему направлению леволиберальную. Ею все более профессионально занимался дядя Леонид, впоследствии на всю жизнь ставший журналистом. Отец мой писал в газеты литературные и театральные рецензии и обзоры.

Родителей их уже не было в живых (мой двоюродный брат Лева, родившийся в 1914 году, носил имя покойного деда; меня, как сказано выше, назвали по имени незадолго перед этим скончавшейся бабушки). Попытавшись было после смерти родителей продолжить их дело, дядя Леонид вскоре отказался от этого, и наступившая новая эпоха, в сущно­сти, уже не нанесла его семье серьезного материального ущерба.

На рекламных страничках «Адрес-календаря города Черкассы на 1912 год» (Смела, 1912) напечатано:

«Суконно-мануфактурный и меховой магазин Л .Л. Житомирского

Черкассы, угол Дахновской и Суворовской

Собственный дом.

Фирма существует с 1870 года.

Имеются всегда в большом выборе: суконные, шерстяные, шелковые, меховые,

льняные и бумажные товары, столовые приборы, бархат, плюш, одеяла, платки,

тюль, гардины, ковры и дорожки.

Продажа по фабричным ценам.

Беспрерывное получение сезонных товаров».

На тех же страничках из других рекламных объявлений можно вы­яснить, кому в «собственном доме» была сдана часть помещений:

«Фотограф Я.М. Золотаревский. Дахновская ул.,

дом Житомирского».

«Корсетная мастерская Л.Б. Золотаревской. Дахновская ул.,

дом Житомирского.

Прием заказов — корсетов, бюстгальтеров и спинодержателей.

Гигиенические корсет-бандажи, удобные для каждого дня».

«Парижский галантерейный магазин С.Б. Выгодман.

Дахновская ул., дом Житомирского».

Затем шла реклама «Склада извести, цемента, алебастра и огнеу­порного кирпича» Х.А. Хайсинского, «Соединенного банка» и зубного врача М.Н. Лурье — с указанием того же адреса.

Но в «Адрес-календаре на 1913 год» магазин Л.Л. Житомирского уже не указан — очевидно, тогда и была ликвидирована фирма.

Зато из «Православного календаря на 1912 год» я извлекла такие сведения, касающиеся Черкасс:

«Присяжные поверенные 4 чел., среди них: Владимир Феликсович Ясенецкий-Война; помощников присяжных поверенных 3 чел., среди них В.Л. Житомир­ский, Дахновская ул., собств. дом, тел. 116. Там же — доктор Гольдербайтер, тел. 194».